Когда Берлянчик уволил «Сундука», она спалила часть документов, касавшихся деятельности фирмы. Виталий Тимофеевич, обозлённый на шефа за детскую железную дорогу и уволенного зятя, сообщил об этом Киевским поставщикам, которые не преминули воспользоваться удобной ситуацией и подали на арбитражный суд. Суд вынес решение взыскать с «Виртуозов Хаджибея» тридцать шесть миллионов гривен и шестнадцать копеек. Это было дикое решение! Во-первых, сохранился акт сверки между фирмами, который был в пользу «Виртуозов Хаджибея». К тому же судья Иванченко допустила откровенный ляпсус: сложила восемнадцать миллионов и шестнадцать и в сумме получила тридцать шесть.
Берлянчик отправился к судье Иванченко, уверенный, что у него неоспоримые аргументы на руках: акт сверки и элементарные законы арифметики.
Однако та ответила, что заседание уже состоялось, и если он не согласен, может обратиться к адвокату.
Берлянчик отправился к адвокату. Адвокат Анатолий Фомич Кузнечик пил кофе и по сей причине Берлянчика просили обождать.
Наконец Берлянчика пригласили в кабинет, где сидел ещё один адвокат. Как только документы Додика попали им в руки, их лица сразу приняли похоронный вид. Они рассматривали печально бумаги, перекидываясь взглядами, качая головами, охая и вздыхая, из чего Берлянчик заключил, что дело его дохлое, и что акт сверки, который подтверждал его правоту, и арифметический «закон судьи Иванченко», с точки зрения практики суда, не играет роли. Наконец Анатолий Фомич без обиняков спросил:
— Сколько вы заплатите за отмену этого решения?
— Но по вашим лицам я понял, что это невозможно.
— Это будет зависеть от суммы.
— А где гарантия, что новое решение опять не будет в пользу киевлян?
— Гарантию дают часовые мастера, а это суд, и здесь может быть любая неожиданность.
Берлянчик помчался за советом к Гаррику Довидеру.
— Гаррик, — сказал он. — Я ничего не понимаю... Твои «ломки» под торгсином — это нежный, детский поцелуй по сравнению с тем, с чем я столкнулся. Ты был просто-напросто святой. Смотри: Андрей Гаврилович Дубровский. Для того, чтобы забрать у него поместье, Троекурову, как известно, понадобилось, две вещи: лжесвидетели и отсутствие документов у Дубровского. Но это восемнадцатый век! А в двадцать первом — просто на чёрное говорят белое, складывают три и пять и получается пятнадцать, а потом посылают к адвокату, который за деньги берётся что-либо доказать. И то при этом не даёт гарантий.
— Пошли их ко всем чертям. Я дам тебе другого адвоката. Своего!
— А это что за Цицерон?
— Он лучше Цицерона!
— Что значит — лучше?
— Он глухо-немой.
— Что?
— Что слышишь.
— Как же он ведёт дела?
— Элементарно. Я думаю, что тебе не стоит объяснять, что сейчас нет господ Кони и Плевако, и главное искусство адвоката, я думаю, не в его красноречии и логике, а в его финансовых нежностях с судьёй. Так вот, Боря Хаваль-Чёрный в этих делах незаменим. Поскольку природный недостаток лишил его возможности говорить и слышать, он просто пишет записки: «Сколько?». С этой суммой он идёт к клиенту и дело в шляпе... Хочешь познакомлю?
— Конечно же! Давай!
Борис Зигмундович Хаваль-Чёрный оказался невысоким, плотным и очень хвастливым человеком. Он приехал на собственном «Мерседесе», который вёл его шофёр, и через переводчика объяснил, что только что выиграл очень интересное дело. Спор шёл за строение между одним крупным акционерным обществом и его клиентом. Акционерное общество набрало целый штат юристов, которые скрупулёзно в течение года проверяли все обстоятельства дела: сметы, свидетельства, инвентарные регистрации, решение горисполкома и прочие документы, подготовив целый том доказательств, а Хаваль-Чёрный написал Печкину всего одну записку: «Сколько?» — и выиграл дело. Тут Хаваль-Чёрный рассмеялся беззвучным смехом глухонемого и переводчик перевёл: — целый штат юристов потел над документами, дай Бог здоровья Печкину! Хороший человек. В церковь ходит, все литургии посещает, свечки ставит — Божий человек. Но есть грешок: пьёт и деньги обожает. Но кто из нас не без недостатков! Так что у вас?
Берлянчик собрался было рассказать суть дела, но Хаваль-Чёрный замахал обеими руками:
— Это всё не надо. Организация?
— «Виртуозы Хаджибея».
Хаваль-Чёрный пометил это на клочке бумаги.
— Через неделю приходите. Мы отменим решение.
Однако новое решение арбитражного суда снова было в пользу киевлян. Берлянчик бросился к автору магических записок.
— Господин Хаваль-Чёрный! — заорал Берлянчик, забывая, что Борис Зигмундович глухонемой. — Я требую объяснений... Что случилось? Почему решение в пользу киевлян? Вы что, не рассчитались с господином Печкиным?
Видимо по артикуляции губ Берлянчика господин Хаваль-Чёрный догадался о чём идёт речь, и замотал головой.
— Та! та!
— Так в чём же дело? Где записка? Может быть, вы отнесли её не Печкину, а в Стену Плача?
Хаваль-Чёрный потерял свой обычный лоск. Он что-то мычал, оправдываясь, и быстро работал пальцами у лица.
— Киев... — перевел секретарь.
— Что Киев? Что Киев?
— Видимо, киевляне написали более красивую записку.