Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

— Да, да! Я знаю, — сказал Берлянчик. — У тебя рука не дрог­нет. Ты воюешь за своё святое дело, но у евреев оно такое же своё. Где же ключ к решению проблем? Нет его! Тут момент двух истин, Майрам, двух кровавых истин... Но давай покажем выход чело­вечеству, а? Закончим дело, как Ромео и Джульетта...

— Заткнись! Не искушай меня!

— Подумай, Майрам! — взмолился Додик. — Это будет великий прецедент. Еврей, сердечник, инвалид труда и кровожадная радикалка-террористка в объятиях друг друга, а? Две наши головы на сумке с динамитом. Боже мой! Я уверен, что этот снимок облетит всю мировую прессу и потрясёт самые одичавшие сердца. Ну, иди сюда, мой кровожадный зайчик...

— Прочь, безумец! — закричала девушка, и мастерски поставлен­ный удар опрокинул навзничь Додика Берлянчика. Он лежал, распластав руки в стороны, похожий в своём лапсердаке на огромную чёрную воро­ну. Шляпа его свалилась под сиденье, а фальшивые борода и пейсы съехали набок. Террористка схватила его за грудки и трясла, оторвав от пола:

— Вставай! Вставай!

— Я не могу, — простонал Берлянчик, — мне нужен допинг, ина­че я не поднимусь. Вот, вот! Пожалуйста, если ты не веришь...

— Что это?!

— Визитка в ресторан Печескаго. У меня вторая группа инвалид­ности и два бесплатных талона на обед.

— Вставай или я тебя убью!

Берлянчик приподнялся, сел, вернул бороду со щеки на подбо­родок и, глядя на террористку холодными глазами швейцара-вымогате­ля, спокойно произнёс:

— Пожалуйста… А задание! Теракт?! Шарон едет к Бушу в Ва­шингтон, и ты не сумеешь сорвать переговоры. Ах, Майрам, Майрам, как тебе не стыдно?! Где твой гражданский долг,   партийная созна­тельность?! Соратники доверились тебе, а ты…

Это был точно рассчитанный удар. Берлянчик понимал, что ради мести и высших интересов она согласится на любую жертву, и он при­нял эту жертву с благородными слезами на глазах! «Пусть я погибну, — думал он, — но мир узнает средство от безумия...» Это был его ма­ленький Кэмп-Дэвид. Берлянчик с радостью почувствовал, что спасает человечество.

Но в ту же самую минуту раздались крики, визг колёс, и кто-то прогремел на иврите в мегафон.

— В чём дело… Что они кричат?

— Пусти, полиция! Мы стоим под знаком на подъёме. Они кричат, чья это машина!

— Спокойно, у нас с документами в порядке.

— Покажи их! Выйди из машины!

— В этом виде? Ты с ума сошла. Ты представляешь, где будут полы моего лапсердака?! Они решат, что это чёрный флаг над голо­вой... Что в Иерусалим ворвались анархисты!

Берлянчик замолчал, потому что послышался удар, звон битого стекла, и в кузов влез какой-то металлический предмет, который ока­зался сапёрным роботом с телеобъективом. «Не закрывай его! — вскри­чала девушка. — Пусть видят. Они увидят нас и успокоятся!»

— Ну, да... Ещё недоставало, чтобы эти кадры попали на Ос­танкино, и моя Лиза увидала их по первому каналу!

— Открой глазок! Если оператор что-то заподозрит, они взорвут машину! Смотри, нас уже цепляют к тягачу.

Но даже это не образумило Берлянчика, потому что в его хилом теле жил неукротимый дух цеховщика, потомственного одессита-шалопая, и опасность только возбуждала в нём азарт. По этой причине он в своё время держал подпольную швейку, и не где-нибудь, а под квар­тирой районного прокурора, а сейчас предавался безмятежной любви в «Тойоте», которую израильские сапёры буксировали в поле, чтобы немедленно взорвать.

— Останови их! — кричала девушка. — Покажи им документы!

— Не надо, — прошептал Берлянчик! — Мне с тобой очень хорошо…

— Ты, огненный старик, ты погубишь нас обоих!

— Нет, Майрам, это путь к спасению. Неужели ты не видишь, как ты изменилась? Ты начала с побоев и угроз, а теперь?! Со мной не боевик «Хамаса», нет, со мной ласковая женщина.

— О, аллах! — взмолилась террористка. — Где он взялся, этот инвалид труда? Окликни их. Останови! Мы погибнем тут, как идио­ты!

— Да... Но какой будет резонанс?! О, Майрам, — пылко произ­нёс Берлянчик, — такие жертвы меняют человечество! Ирландцы в Лондоне начнут взрывать петарды. В Нагорном Карабахе откроют фестиваль любви. И даже красные кхмеры станут голубыми, они сме­нят автоматы на гитары и будут добивать этнических вьетнамцев по­пулярной песенкой «Стюардесса по имени Жанна!»

— Пусти, шайтан! Это безрассудство!

— Нет, Майрам, это новое мышление.

— Останови машину!

— Не могу. Доренко по ОРТ заявит, что одесский бизнес за­игрывает с Ясиром Арафатом!

— Но нас сейчас взорвут!

И тут, не выдержав, Берлянчик заорал:

— Тьфу, ты! Тоже террористка называется… Ты хочешь сорвать переговоры в Вашингтоне?! Тогда не нервничай, не отвлекай.

Не слушая его, Майрам криками обнаружила себя, и в машину ворвались несколько солдат. Они увидели скорбную картину: дочка хлопотала возле тяжело больного ортодокса, который лежал, закатив глаза и скрестив подрагивающие руки на груди. «Отец... Мой папа! — твердила террористка. — У него схватило сердце!».

Солдат недоверчиво посмотрел на пунцовые щёки умирающего.

— А по-моему, — сказал он, — у него солнечный удар...