Читаем Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета полностью

Наконец дело объяснилось, хотя и не без труда, потому что перепуганная насмерть хозяйка и в своем уме не могла похвалиться большою понятливостью, а теперь ей и подавно тяжело было разобрать этот запутанный случай. Дело женское; не трудно расплакаться, а уняться трудно. Ей что ни говори, она слушает, будто слушает; а там опять и зальется и пойдет причитывать да приговаривать. Наконец хозяйка перекрестилась, поднялась на ноги и отправилась прямым трактом к постояльцу своему, пересказать ему, как он ее напугал, спросить, не потребуется ли чего, и допросить, для чего он наделал такого страшного крику, не обижал ли кто его, и прочее. Собрав по пути все нужные сведения от словоохотливых зрителей и слушателей, от соседей, от дворника и стряпухи, хозяйка, прихватив правою рукою платье спереди, чтобы на него не наступить, и хватаясь левою за крутые перила, пошла отсчитывать деревянные ступени, и под ногами ее раздавался глухой звук, подобный тому, коли кто слышал, как когда верблюд пройдется по мосту. Христиан Христианович сидел уже в это время за виолончелью, спустившись низехонько на аппликатуру; струна иногда присвистывала, смычок срывался, пальцы переплетались, не слушались хозяина, особенно тяжелую службу нес большой палец, лежа поперек струн; он уже дрожал и повертывался, выбившись из сил; Виольдамур был не совсем доволен; аппликатура его затрудняла, он хотел добиться чистоты и упорно повторял, сто раз сряду, одну и ту же переборку. Громкое арпеджио увлекало все внимание его: стук, стук в двери -- Христиан не слышит. Тук, тук, тук!-- не слышит ничего, и один только Аршет приподнял немного уши и обратил внимание на дверь. Хозяйка, полагая, что она в собственном доме своем вольна распоряжаться и надеясь на силу и дородство свое, налегла немного, и березовое полено выскочило; оно полетело в средину комнаты и заставило углубившегося в аппликатуру артиста опомниться и оглянуться.

– - Не прикажете ли чего, батюшка? Я ходила вот, признаться, на Конную, так зашла к вам понаведаться…

– - Помилуйте, хозяйка, ведь у вас житья нет; вы постояльцам покою не даете: как же можно этак в двери ломаться! Это уж ни на что не похоже: воля ваша!

– - Батюшка, честь ваша перед вами, это что и говорить, а только что извините безобидному слову: всяк в своем добре волен; я и сама не хотела было беспокоиться, батюшка, да вы насмерть меня напугали, а то я бы и не изволила вас потревожить.

– - Чем я вас напугал?

– - Да богу известно, как это сталось, батюшка, что там у вас было такое, а громко больно, говорят, про меж собою забавляться изволили, инно народ под окнами сбежался, а у меня ноги-то и подкосись; ведь опричь домишка покойник ничего мне не оставил, почитай; ну, сохрани бог, беда какая…

– - Отвяжитесь вы от меня, пожалуйста, хозяйка; и я в своем добре волен: и в голосе своем, и в скрыпке, и словом во всем, и в квартире своей, потому что я плачу за нее деньги по уговору и за месяц уплатил вперед.

– - Для безопасности только, батюшка, для безопасности; ведь всякие на свете люди есть, а в хозяйском добре без хозяйского глазу проку не живет; сами изволите знать. Ведь не одни вы на свете постояльцы есть и сказывали, что одни жить будете, спокойно, а вот с собакою вдвоем перебраться изволили, да и голосок-от больно беспокойный, сказывают, да вот и собаку свою как громко обучать изволите, и скрыпок-то много больно навезли с собою: и что вам в них, батюшка, только что одно беспокойство; и стену всю гвоздями исколотили, так я и зашла только понаведаться, из чести, не потребуется ли чего-нибудь?

– - Ничего мне больше не требуется, как чтобы вы с богом убирались отсюда и оставили меня в покое, только.

– - Не извольте бесчестно беседовать, батюшка, не за что; муж мой, конечно, простой человек был, покойник, да ведь перед богом все мы дворяне, батюшка, али, бишь, все мы люди простые; только что вот, изволите видеть, у меня был здесь в третьем году постоялец, тоже человек холостой, а в те поры и дочка была у меня: пристроила ее, благодаря бога, и хорошохонько-таки замуж отдала -- а пол-от у нас без накату постлан был, уж после того, для осторожности, польский потолок подшила: пол одинакий, изволите видеть, да из барочного лесу; известное дело, покойник хлебом торговал, ну и барки свои приходили: так он, постоялец-от, всё в щелочки полу и посматривал, что у нас деется.

Может быть, иному покажется, что хозяйка приплела анекдот о дочери своей ни к селу ни к городу; но, право, это случилось очень кстати и послужило самым лучшим громовым отводом для загоравшегося гневу Христиана Христиановича. Отношения между хозяйкой и постояльцем, как вы изволите видеть, начинали путаться; придирчивая хозяйка сама не знала, чего она хотела, а у постояльца терпение истощилось окончательно. Последняя выходка ее, однако же, рассмешила Христиньку, а затем придала и ей самой более веселое расположение, и посещение это кончилось миролюбиво.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза