Похождения Христиана Христиановича Виольдамура и его Аршета

Вот видите ли, какой именно талан был у Ивана Ивановича и чем его Провидение наделило, из остальных же таланов людских у него не было зато почти ни одного, он был одарен в высшей степени способностью входить во все подробности чужих нужд и забот, смекать ощупью, по первому приему, самую суть дела, распознавать путь, по которому можно следовать с надеждой в свою выгоду, и, избрав однажды цель, признанную им доступною, стремиться к ней не унывая и не утомляясь, настраивая искусно целое поколение в свою пользу. Иван Иванович знал, что одним канцелярским и судным порядком не всегда достигнешь верно, скоро и приятно цели своей; для того-то он и опутал себя кругом невидимой паутиной разных связей, куда только мог достать своею или чужою рукою,- а сидел невидимкой в темном углу и, отправляясь, по мере надобности, по той или другой ниточке во все стороны, добирался до человека, которого посылал куда следовало далее, а сам спокойно возвращался в уголок свой и наслушивал паутину, не принесет ли она ему ответу. Но зато на все другое у Ивана Ивановича не добьетесь ни ума, ни толку; и если бы вы его не испытали на деле, то могли бы подумать, что это человек не способный ни к чему на свете. Заговорите с ним о чем угодно, для него постороннем, и он отвечает вам бог весть что такое – и смешно и глупо. Вот, например, как он начал объясняться с кумой своей, с Акулиной, наговорившись вдоволь с Христинькой:

– – Акулина Петровна! случай был у нас, матушка, вот таки сущая суть: иду я, то есть, от перевозу, так вот, под забором: хотел по делишкам проведать; а уж маленько смеркалось, признаться,- вдруг, матушка, фырк из-под ног собака: таки вот собака, да и полно. Я гляжу: что за Притча! откуда ей взяться тут – собака не суть важность, да взяться ей неоткуда, таки ей-богу неоткуда – гляжу вот – шмыг только из-под ног, и нет ее. Я перекрестился, думаю: ах ты, господи!- тут еще человек случился, прохожий какой-то: видно из ливрейных должен быть,- и он тоже смотрит на меня, глядит, я и говорю ему: ведь оборотень? Оборотень, говорит. Ах ты, создатель, подумаешь… оборотень и есть, ей-богу, матушка, оборотень; вот что!

– – Всяко бывает, Иван Иванович,- отповедала Акулина,- всякой народ на свете есть, про это что и говорить. Возьми же куманек, прийми на милость гостинце наше да не взыщи, не прогневайся: одну коврыжку себе возьми, кушай на здоровье, другую крестнику нашему отдашь; да вот, родимого-то моего не покинь; заступись, Иван Иванович, за сироту круглого, безродного: господь помилует и тебя; а не будет твоего милосердия, так обидят его, все пропадет; я уж так ему и говорила – кланяйся же, дитятко,- что опричь вас некому над ним милости господней оказать; на все есть ваша власть, что на свете делается, за вами можно поспать ему, коли по сиротству не оставите его, Иван Иванович,- ведь и головушку-то приклонить некуда. Вот пустили по миру, как видишь: ну куда ему, горемычному, деваться?

– – Не спохватившись, матушка Акулина Петровна, самую-то суть не разгадаешь; сперва прикинем да примеряем, а там уж отрубить не долго. Для вас, матушка, да ради обиженного вот можно по сущности постараться, что бог ни даст. Жительство ему открывается: пусть он у меня на хлебах до самой суть побудет; сперва надобно поразобрать дело, да коли наша возьмет, ну, тогда он хлеб-соль мою попомнит: от сил своих наградит меня жертвием, а не возьмет наша,- ну, пиши пропала. Постараться можно.

Затем Иван Иванович воротился с кумой и новым нахлебником к своему двору, отворил калиточку, просил их наперед через порог, посидел, попотчевал куму наливочкой; а когда она раскланялась, повторив еще на прощанье предстательство свое за Христиньку, то Иван Иванович снял с гвоздя измятую шляпу свою и отправился по пути с кумой. Дорогою он еще выспросил ее обо всем, потом пошел кое-куда за справками, как по другим делам, так и собственно по настоящему делу, и уж на этом первом поиске учинил он, по указаниям бестолковой донельзя Акулины, разведку, собрал некоторые справки и, отдохнувши после обеда часок, сидит теперь перед вами за какими-то бумагами или письмами, относящимися к наследству Виольдамура. Вторая флейта, земляк покойного Готлиба Амедея, доставил через Акулину Ивану Ивановичу кое-какие сведения о наследстве своего крестника, о котором, мимоходом сказать, не заботился с тех пор, как сделал свое дело, признав его гением.