LXXIII.
Густав Люциле.
Правда ли, Люцила, что ты отказываешься от горячо любимого имени супруги? Увы! Того ли я ждал?
Я считал себя близким к моменту, когда увижу, что кончились навсегда мои долгие страдания. Радостное будущее открывалось предо мною. Я тебя вновь нашел. Чего недоставало моему счастию? — получить из рук Гименея цену моей любви. Я ждал, полный надежд. Еще вчера засыпал в этой сладостной мечте — и какое ужасное пробуждение! Твоя именно жестокая рука срываете с глаз моих повязку! Она именно пронзает мое сердце!
Какою я служу игрушкою судьбы! Наслаждение ускользает из-под моей руки, как только я хочу его поймать; радость бежит меня, лишь я ее призову. Должен я так всегда гоняться за счастием, так, никогда не достигая его? Несчастный я! Под каким зловещим светилом, в какой злой час увидел я свет?
О, я вижу, коварный рок забавляется, преследуя меня неослабно; но ты, Люцила, к чему вступаешь с ним в заговор?
Какие черные мысли представляются моему уму! От какой мрачной грусти блекнет мое сердце! Какое новое отчаяние охватило мою душу! Безжалостный рок, гневный тиран, к чему налагать на меня жизнь, если ты хочешь удержать при себе счастие!
LXXIV.
Густав Сигизмунду.
В Пинск.
Для того ли только я ее нашел, чтобы снова потерять еще более ужасным образом? Теперь она сама вырывается от меня.
Вчера я пошел к Люциле. Она была одна в помещении.
— Дорогая душа, сказал я, взяв ее руку, чтобы надеть на нее браслет с моим портретом, — судьба снова мне улыбнется, но я признателен ей за ее милости, а благодарю приношениями тебе.
Она поблагодарила меня с чувствительностью, от которой похорошела еще больше; затем мне сказала со вздохом:
— Щедрее вас нет на свете, но я не могу принимать ваши благодеяние.
— Небо, что слышу? Вскричал я вне себя. — Почему же, Люцила, ты не могла бы принимать мои приношения?
С глазами, прикованными к ее губам, я ожидал с трепетом ответа. Она казалась растроганной, но чтобы скрыть от меня свое возбуждение, тотчас же опустила свое покрывало. Мгновенно я взял ее в свои объятия и, прижимая к груди, сказал:
— Ах, Люцила, ты пронзила только что мое сердце; но кончай, не бойся открыться предо мною: ты знаешь мою нежность.
Она хранила молчание. Я тысячу раз удвоил мои настояние; наконец она мне ответила прерывающимся голосом.
— Оставьте жить и умереть в забвении девушку, несчастнее которой нет на свете!
Затем замолкла.
Огорченный этим таинственным поведением, я бросился к ее ногам, оросил ее руки слезами и умолял ее во имя самой нежной любви пожелать объясниться. В отчаянии, что не могу исторгнуть от нее ни одного слова, я удалился со смертью в сердце.
Ах, дорогой Панин, как судьба играет со мною! Уже я полагал себя достигшим завершения моих надежд.
Ожидая счастливого дня, который должен был увенчать мои желания, я считал с нетерпением минуты, и мое сердце предавалось восторгам. О, безумная радость! Мгновение видело, как она родилась, мгновение же — как она исчезла.
Едва я стал отдаваться безумию счастья, как моя душа снова погрузилась в отчаяние.
Безжалостная судьба, коварная даже в своих благодеяниях к чему с такой яростью отравлять несчастное течение моих дней?
LXXV.
Густав Люциле.
Я видел уже момент, когда разлука с тобой могла мне стоит жизни, жестокая, берегись подвергнуть снова этому опыту сердце, слишком слабое, чтобы его выдержать.
К чему эта своенравность, Люцила? Когда сердце отдано, скажи, разве рука свободна не следовать за ним? Итак, отдай ее мне, эту руку, такую дорогую; она моя, ты мне ее обещала и на моих именно губах скрепила клятву.
Приди, Люцила, приди, станем жить друг для друга, насладимся вместе всеми дарами, которыми осыпала меня судьба, а тебя любовь.
LXXVI.
Густав графине Собеской.
По какой странной прихоти Люцила отказывается от имени супруги, чтобы сохранить имя возлюбленной?
От Люцилы только, милостивая государыня, зависит счастие моей жизни. Я вас умоляю использовать в мою пользу ваше влияние около нее. Увы! Нужно, чтобы я был вынужден прибегнуть к подобному средству, я, желающий получить ее руки, только из руки любви?
LXXVІІ.
Графиня Собеская Густаву.
Вы слишком умны, дорогой Потовский, предполагать даже, что в подобном случае я прибегну к материнскому влиянию.
Брак, как любовь, вы знаете, хотят быть свободными; постараться проникнуть в основание отказа Люцилы, вот все, чем я могу вас обязать.
LXXIII.
От той же к тому же.
Наконец, дочь уступила моим настояниям и открыла мне сердце.
Чтобы посвятить вас, дорогой Густав, в тайные основание этой таинственной перемены, я передам вам нашу беседу.