Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

Ты видишь, я готова воспользоваться обстоятельствами. Если бы я не боялась, что в общем жестоко, радоваться несчастью другого, я тебе сказала бы по поводу опустошения имения Веселен: нет худа без добра.

Ломазы, 20 августа 1770 г.

LX.

Густав Сигизмунду.

В Пинск.

Увы! Слишком достоверно, что Люцилы более нет!

Когда я был вчера утром в карауле в одном из кварталов Дерасни, я заметил понедалеку от себя человека, почти не сводившего с меня глаз. Мне показалось, что я его где-то видел; но представление было смутное, я не мог в нем разобраться.

— Вы мне не незнакомы, сказал я подходя к нему; но я не могу вас припомнить.

Он внимательно посмотрел на меня и поднес руку ко лбу, словно человек, старающийся при пробуждении вспомнить только что виденный сон; затем он вдруг вскричал:

— Вы — сын графа Потовского, часто приходили к Валькскому старосте играть с нашими молодыми господами? Как вы выросли! Я так давно вас не видел, что не удивляюсь, как трудно было мне вас припомнить. А вы-то разве не помните более Сантерра.

«О, Сантерр, так это ты! Мне доставляет удовольствие тебя повидать; сообщи же мне о твоих молодых господах.

— Честное слово, это было бы несколько затруднительно. Я не живу более у них; уже семь лете, как я перешел на службу к графу Замойскому; с той поры я постоянно находился при старике в одном из его поместий, неподалеку от земель графа Собеского».

— Графа Собеского! Знавал ли ты графиню и ее дочь?

— Я видывал их несколько раз в замке, и даже незадолго до их несчастия.

— Ах, дорогой Сантерр, что же с ними произошло?

— Ох! Конфедераты, проходившие с разгромами по областям, сожгли их замок; не знают, что сталось с семьею.

При этих словах я замираю с остановившимися, уставленными на этого человека глазами; трепет ужаса пробегает и леденит мою кровь: дух заняло, и жизнь приостановилась.

— Как вы побледнели, господин, — продолжал он. — Я сообщите вам что-то неприятное: я очень огорчен этим.

Прошло много времени прежде, чем я был в состоянии говорить; наконец, я вернул себе употребление речи и ответил ему:

— Ах! Сантерр! Я знал очень близко семейство; я в отчаянии от того, что с ними произошло. Но не скрывай от меня ничего, прошу тебя. Подробности совершенно неизвестны?

— Ходит слух, что молодой человек из партий отца просил у него руку дочери и получил его согласие, но дочь наотрез отказала ему. Из мести влюбленный бросился к другой партий, связался с бандой конфедератов и однажды вечером явился во главе этих жалких людей с намерением похитить девушку. Что вы плачете, господин? Я не буду лучше продолжать.

— Кончайте, пожалуйста.

— Когда они овладели мостами, их заметили; тревога распространилась, дали по ним несколько залпов из пушки, но не могли им сопротивляться, так как графа не было дома, и все думали лишь о бегстве. Графиня и ее дочь переоделись служанками и хотели спастись, замешавшись в толпу: они были убиты на пороге, потаенной двери. Замок взяли силой и в то время как влюбленный, ища предмет своей страсти, обегал все помещение, остальные грабили, громили, предавали все острию моча и закончили темь, что подожгли замок. Никто из бывших в поместье не нашел пощады в этом погроме; ускользнул один слуга, он-то и сообщил о происшедшем. Вскоре весть об этом разошлась, переходила из уст в уста, и каждый проливал слезы, слушая об участи этих несчастных.

Ах, дорогой Панин! Снова разом раскрылись все раны моей души, и навсегда уже потухла в моем сердце надежда.

Ее нет! Варвары лишили ее жизни! О, Люцила, какие представления рождаются в моей растерявшейся душе! Я слышу твои последние вздохи и стоны — они пронзают мое сердце! Я вижу, как ты испускаешь под мечом дух, как безжалостная смерть сглаживает величественный черты, трогательную прелесть!

О, моя душа!..

Нет более сил, горе крушить все, что привязывает меня к жизни. Мое отчаяние безмерно, и я испытываю длительную боль разрыва при разлучении на веки. Я чувствую, как умираю с минуты на минуту и среди страданий движусь к концу моих дней.

Безжалостная судьба, удали и то дыхание жизни, что живить меня еще: у меня нет сил более страдать.

LXI.

От того же к тому же.

В Пинск.

Время, кажется, существует для того, чтобы им измерять продолжительность моих страданий. Напрасно меняю я положение, место, покой не восстанавливается в моей потрясенной душе.

Мысль мучит меня неослабно. Жестокая мысль, далекая, чтобы перенести меня в будущее и утешить в его картинах, она влечет меня к прошлому и раздирает сердце воспоминанием о благах, которых уже нет. Заботливо выискивая для меня повсюду поводы к грусти, она водить меня по местам, свидетелям некогда моих наслаждений, но там показывает только пустыню, где остались их призраки, чтобы измучить меня воспоминаниями. Она указываете мне на исчезновение богатства наследий моих отцов и обломки моего благосостояния; она заставляет меня бродить вокруг могил моих друзей и пропускает предо мною их меланхоличные тени; она влечет меня под развалины дворца, где погребена Люцила.