А вот у крестниц моих никаких документов при себе не имелось, их паспорта в "Рататуе" найдены не были, и возникал целый ряд закономерных вопросов: те ли они, за кого себя выдают, правду ли они рассказывают о "Рататуе", как они вообще попали в Германию и не посадить ли их за нелегальный въезд в страну.
По вокзальному телевидению девчонок то и дело показывали. На телеэкране все они были просто фотомодели. Ожили, посвежели. Охотно отвечали на вопросы журналистов.
Питерская Лена сочинила байку насчет связки ключей, которую ей якобы удалось выкрасть у мадам Рататуй, после чего она вызволила подруг, и они порознь добрались до Тиргартена, где и сдались полиции.
Но вагоновожатый и таксист видели эту девушку в сопровождении мужчины со следами побоев на лице.
Кто этот мужчина? Кем и почему он был побит? Где он теперь? Почему подруги Лены не в состоянии четко указать, на каком транспорте они ехали в центр? По какой причине они, в отличие от Лены, оставили все свои вещи в "Рататуе"?
Лена держалась, как партизанка, но своего спасителя не выдавала: так, случайный попутчик, берлинский алкаш. Даже сумку нести не помог, какой же это знакомый?
Остальные знали еще меньше, чем та.
В конце концов шестерых моих горемычных красавиц благополучно вернули на родину — за счет федерального министерства внутренних дел.
Так в моем активе появилось благодеяние.
До сих пор, увы, единственное.
79
Пока в бумажнике шуршали деньги, я вел праздную туристическую жизнь. Днем — достопримечательности, посещение музеев, выставок, концертных залов. Все музеи Германии я теперь знаю, как свои пять пальцев.
Вечером — на поезд и в дальний путь.
В мелких городах, естественно, не высаживался. Там же все друг друга помнят в лицо, а Огибахина не помнят. Кто такой, с чем к нам прибыл, не сдать ли его на всякий случай в полицию?
Да и музеи в малых городах немноголюдны.
В "дункель Дойчланд" заезжал я редко и только транзитом. Дело даже не в страхе перед местью беглянки Рататуй: на Востоке вокзалы неудобные. Либо они перестраиваются, либо остро нуждаются в перестройке: подземные переходы сырые и грязные, багажных тележек нет, эскалаторов тоже.
Впрочем, и на западных, и на восточных вокзалах полным-полно бомжей, наркоманов и гулящих девиц.
Те же, что и в России, лица, испитые, тощие либо опухшие. Мужики безобразно небритые, бабы нечесаные и тоже вроде бы поросшие щетиной.
Только пьют бомжи Германии не из поллитр и четвертинок, а из совсем маленьких, почти аптечных пузырьков-мерзавчиков. Возле каждой бомжовой лёжки — целые россыпи таких пузырьков.
Я к этой публике присматривался: как знать, быть может, такова и моя судьба здесь, в Германии.
Кончатся деньги — вольюсь в ряды немецких бомжей.
Правда, иностранцев среди них не так уж много: полиция отлавливает их первыми.
Иностранец и бомж — значит, нелегал.
А немцу бездомничать можно.
При аусвайсе — отчего бы и нет.
80
Первую неделю я ездил, как барин, и голову держал высоко. Постепенно, однако же, обострился банный вопрос.
Соседи по купе стали принюхиваться. Некоторые даже переходили в другой вагон. Хорошо еще, что без жестов и обидных для моего достоинства слов.
Может быть, конечно, они просто так переходили, от природной непоседливости и детского любопытства.
Дай-ка, мол, проедусь в соседнем вагоне. А то здесь уж очень потом воняет, прямо смердит.
Вежливые, но гигиеничные и душистые. Почти стерильные. Что не мешает им, кстати, есть немытые фрукты немытыми руками. И вообще не мыть руки перед едой. Только после.
Мама в детстве учила меня наоборот.
Как бы то ни было, отчужденность между мной и охваченными баней пассажирскими массами нарастала, грозя превратиться в социальный барьер.
Вплоть до того, что меня не пустят в "Интерсити".
Мол, помойтесь сначала, господин хороший.
А потом уже прите.
Отчужденность, повторяю, возможно и кажущаяся, но от этого мне было не легче.
Притом я даже не знал, как подступиться к решению этого щекотливого вопроса. В смысле: где омыть свое звездное тело скитальца.
Не пойдешь же с этим вопросом к привокзальному полицаю. Так и так: подскажите, херр официр, куда пойти помыться. А то уж очень кушать хочется, да и переночевать негде.
Нет, кроме шуток: зубы можно почистить в вагонном туалете. Там же можно вымыть ноги, освежить подмышки и иные личные места.
Но — не более того.
В одном вагонном тамбуре я заметил душевую кабинку, но заметил слишком поздно: через пару минут мне было выходить. А может быть, кабинка мне просто почудилась: очень я о ней тосковал.
Больше мне такие чудеса комфорта не попадались.
А спросить в билетной кассе как-то неудобно.
"Дайте мне билетик на поезд с ванной комнатой, битте. Но не в спальный вагон, пожалуйста: я боюсь уехать слишком далеко. И чтоб вид хороший из окна, если можно".
Городские бани от меня прятались. Ну, такие, чтоб с шаечкой да в общем зале. Скорее всего, их в Германии вообще нет. Или выглядят как-то иначе.
Если ошибаюсь — пусть меня поправят.