Похождения отставного полковника Плохоты(СИ)

- Яйца крашу, - буркнул он, старательно снимая о краешек стола, прилепившийся к ногтю Соловецкий монастырь.

- В какие цвета? - не унимался Колька.

- В разные, - вытер о полотенце палец Захар Сергеевич, - сам знаешь, хочешь красные яички - неси кипяток, синие - неси пассатижи. - Довольный сам собою парировал другу старой армейской шуткой. - Сам-то отмечать будешь?

- А как же, - отозвался Колька, - поедем с Маринкой и Владькой на кладбище. А вы с Ритой?

- Мы тоже. У нас традиция. Мои предки на Полтавщине, а Ритины мать с отцом здесь в Николо-Архангельском покоятся. Свекор Акакий Еремеевич хорошим мужиком был. Уважал его. Потомственный военный, молодые нынче совсем другие. Что у тебя нового?

- Сын балбес от армии косит, - мрачным голосом отозвался Колька, - ходил тут на психиатрическую экспертизу вместе с ним. Ох, и насмотрелся там всякого. Эти докторишки и сами-то не в себе. Нет, ты только послушай. Пришли мы с ним значит в больничку. Чистые, уютные комнатки поначалу произвели на меня самое благоприятное впечатление: выбеленные стены, черные начищенные решетки и сам толстый доктор Чумичка, фамилия у него такая, старший психиатр военкомата. Сам весь в белом, из-под халата торчит фиолетовая рубаха, в форменной шапочке. Оказался ещё тем паразитом. Жонглер законами, жрец мертвой буквы закона, пожиратель обвиняемых, ягуар южноамериканских джунглей, рассчитывающий свой прыжок на обвиняемого. Он мне сразу не понравился. Хотел выгнать меня, но я настоял на присутствии. В конце концов, это мой сын. Пристал к Владику, как банный лист.

- Так вы, значит, тот самый Владислав Сероштанов?

Владька у меня парень хитрый, чует подвох за версту и говорит докторишке:

- Я думаю, что им и должен быть, раз мой батюшка Сероштанов и маменька Сероштанова. Я не могу их позорить, отрекаясь от своей фамилии.

Чумичка этот любезно так заулыбался:

- Хорошеньких дел вы тут понаделали! Весь военкомат на уши поставили. На совести у вас много кое-чего: повестки, побеги, укрывательства.

- У меня всегда много кое-чего на совести, - отвечает ему Владька. - У меня на совести, может, еще побольше, чем у вас.

У Чумички этого брови под шапочку ушли, глаза расширились, стали, как у удивлённого крокодила, не поймавшего зебру.

- А что, Владислав Сероштанов, считаете, что вы вполне здоровы?

- Совершенно здоров - говорит паршивец, - только у меня признали на комиссии остеохондроз, нашли плоскостопие и ещё у меня иногда видения всякие бывают.

Чумичка почесал затылок под пилоткой и давай опять наседать на Владьку.

- А мы сейчас проверим вас.

- Не отключаетесь ли вы иногда? Не страдаете ли падучей?

- Нет, извиняюсь. Правда, один раз я чуть было не упал возле Красной площади, когда меня задел скейтбордист. Но это случилось много лет тому назад.

В общем, совсем запутал этого Чумичку, но он всё не унимался. Пристал к Владьке, как бультерьер к крысе.

- Бумага тяжелее картона?

А Владька ему:

- Я её не вешал.

- Можете нарисовать южный ветер?

- Могу подуть на вас горячим феном, - парирует мой сынок.

- Достаточно, - лаконично сказал Чумичка и вывел нас из кабинета.

Теперь мы с Владькой ходим по разным врачам, обследуемся. Никто так и не решился точно сказать в себе мой сынок или нет. Направили его в районную психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих. Такие дела.

- Мдя-я...- задумчиво протянул Захар Сергеевич, - ты звони, если будет нужна помощь, а то давай я его в армию по своим связям пристрою. Подберу теплое местечко. Писарчуком. Судя по всему, парень он у тебя с головой. Армии такие кадры нужны. Ты меня знаешь, лично буду следить за твоим сынком.

- Нет, - отбрыкнулся Колька, - я и сам мог бы его пристроить, но не буду, поди ещё в Чечню сошлют или ещё куда. К пенсионерам не сильно прислушиваются. Лучше мы по клиникам походим, авось и вовсе не заберут. Ну, бывай. Привет Рите.

Предпасхальное утро выдалось ясным. На ярко голубом небе не было ни облачка. День обещал быть тёплейшим. Рита аккуратно складывала в корзинку разноцветные яички, поллитровку беленькой, бутерброды, воду.

Наконец сборы закончились, и они отправились на кладбище. Все дороги были забиты машинами. Народ разъезжался кто куда. Одни на дачу, другие на кладбище, третьи и вовсе колесили по городу в поисках развлечений.

На кладбище вместо тишины царили Содом и Гоморра. Народу собралось, что на ярмарку выходного дня. Кругом по дорожкам сновали разноцветные толпы женщин, мужчин и детишек. Такое оживление никак не вязалось с мыслями о бренности существования всякого индивидуума.

Как ни чаял Захар Сергеевич посидеть в тишине, ничего из этого не вышло. На граничащей с их могилой скамейке сидели два громко разговаривающих мужика. Оба явно из потомственных пролетариев. В руках обоих поблёскивали гранёные стаканы, наполовину наполненные бесцветной жидкостью, рядом валялась разноцветная скорлупа. Один рассказывал другому.