Похождения скверной девчонки

– Конечно, поняла, – повторила она, обвив мою шею руками. – И поэтому сегодня ты будешь спать со мной. Больше всего на свете мне нравится мучить тебя. Разве ты до сих пор этого не понял?

– H'elas, – сказал я, целуя ее волосы. – Я все отлично понял еще много лет назад, только вот беда – урок не пошел мне на пользу. Можно даже подумать, что мне это доставляет удовольствие. Мы с тобой отличная пара: садистка и мазохист.

Мы спали вместе, и когда она попыталась приласкать меня, я взял ее руку и решительно отвел в сторону.

– Пока ты совсем-совсем не поправишься, мы будем вести себя как два ангелочка.

– Нет, ты и на самом деле vrai con.[98] Хоть обними покрепче – мне будет не так страшно.

На следующее утро мы отправились на вокзал Сен-Лазар и сели в поезд. Всю дорогу до Пти-Кламара она сидела понуро, не произнеся ни слова. Мы простились у дверей клиники. Она прижалась ко мне так, словно нам никогда больше не суждено увидеться, и залила мне все лицо слезами.

– Если так и дальше пойдет, ты в конце концов влюбишься в меня.

– Нет уж! Не дождешься! Никогда этого не будет, Рикардито.

В тот же день я уехал в Хельсинки и работал там две недели, каждый день с утра до вечера приходилось говорить по-русски. Это была трехсторонняя конференция, в которой участвовали делегации из Европы, Соединенных Штатов и России, речь шла о выработке планов помощи и сотрудничества между западными странами и теми образованиями, что возникали на развалинах Советского Союза. Заседало несколько комиссий: по экономике, политическим организациям, социальной политике, культуре и спорту. Русские выступали раскованно и свободно, а ведь совсем недавно ничего подобного невозможно было даже представить, глядя на тех роботов, apparatchik'ов, которых посылало на международные конференции правительство Брежнева и даже Горбачева. Ситуация там менялась, это очевидно. Мне хотелось снова побывать в Москве и в получившем старое имя Санкт-Петербурге, где я не был несколько лет.

У переводчиков было полно работы, так что даже на короткую прогулку вырваться не удавалось. Я во второй раз приехал в Хельсинки. Впервые я попал туда весной, и мне удалось походить по улицам и съездить за город – полюбоваться еловыми лесами, рассыпанными повсюду озерами и красивыми деревянными домами. В этой стране все было красиво: архитектура, природа, люди – и особенно старики. Сейчас стоял двадцатиградусный мороз, и я с большей охотой проводил свободные часы в гостинице – читал или осваивал таинственные ритуалы сауны, которая оказывала на меня приятнейшее успокаивающее действие.

На десятый день моего пребывания в Хельсинки я получил письмо от скверной девчонки. Она хорошо устроилась в клинике Пти-Кламара и уже успела вполне там обжиться. Диета ее заключалась в сверхобильном питании, а так как приходилось много заниматься в спортивном зале да еще плавать под приглядом тренера, потому что она едва умела держаться на воде и барахталась по-собачьи, – у нее появился волчий аппетит. Она уже посетила два занятия с доктором Рулен, которая была умна и хорошо знала свое дело. До сих пор не представилось случая поболтать с другими обитателями клиники – она только обменивалась кое с кем приветствиями в столовой. Вернее, два или три раза она поговорила с одной пациенткой – немецкой девушкой, страдающей анорексией, очень робкой, но славной. После сеанса гипноза с доктором Зилахи она совершенно ничего не помнила: но, проснувшись, почувствовала себя на удивление спокойной и отдохнувшей. А еще она писала, что скучает по мне, и велела «не участвовать во всяких гнусностях, происходящих в этих финских саунах, которые, как всем известно, есть не что иное, как рассадник извращений и разврата».

Не успел я вернуться из Финляндии, как агентство господина Шарнеза предложило мне новый контракт – пять дней в Александрии. Я провел во Франции всего сутки и поэтому не успел заглянуть в клинику. Правда, вечером мы поговорили по телефону. Я понял, что настроение у нее хорошее, особенно ей нравится доктор Рулен, которая, как она выразилась, «приносит ей огромную пользу», а вот групповые сеансы терапии под руководством доктора Зилахи ее скорее забавляют – «что-то вроде исповедей у священника, только коллективных, при этом доктор, как положено, еще и читает нам проповеди». Что привезти ей из Египта? «Верблюда». Потом уже серьезно добавила: «Я знаю, что мне хочется – костюм арабской танцовщицы, чтобы живот был голым». Может, она решила отблагодарить меня по выходе из клиники таким вот необычным способом: исполнить танец живота? «Когда я выйду из клиники, я устрою тебе такое шоу, о каком ты и слыхом не слыхивал, несмышленыш». Я сказал, что очень скучаю, на что она ответила: «Я вроде бы тоже». Дело, вне всякого сомнения, шло на поправку.