Похождения скверной девчонки

Выходит, ты по-прежнему влюблен в непоседливую соотечественницу, Рикардо Сомокурсио? Да, вне всякого сомнения. После письма Толмача у меня перед глазами день и ночь стояло смуглое лицо с дерзкими глазами цвета темного меда – и я сгорал от желания поскорее заполучить ее в свои объятия.

На конверте с письмом Саломона Толедано не стояло обратного адреса – Толмач не снизошел и до того, чтобы дать хотя бы номер своего телефона. Я попытался навести справки в парижском офисе «Митцубиси», и мне посоветовали написать в токийское управление кадрами. Так я и поступил. В ответном письме Толмачу я не сразу подступил к заветной теме. Сперва поделился профессиональными успехами: его гусар принес мне удачу, и в последние недели я получил несколько блестящих предложений. Потом поздравил его с любовной победой. И только под конец перешел к тому, что волновало меня больше всего. Рад был узнать, что он знаком с моей старинной приятельницей. Неужели она обитает в Токио? А ведь я потерял с ней всякую связь. Не может ли он сообщить мне ее адрес? Или номер телефона. Очень хотелось бы после многих лет разлуки восстановить знакомство с соотечественницей.

Я отправил письмо, не слишком надеясь на то, что оно попадет к нему в руки. Однако он его получил, а вот ответное послание едва не затерялось на дорогах Европы. Во всяком случае, письмо Толмача приземлилось в Париже, когда сам я был в Вене – работал в Международном агентстве по атомной энергии, и наша консьержка, следуя моим распоряжениям, данным на тот случай, если появится письмо из Токио, переслала его в Вену. Когда письмо пришло в Австрию, я уже возвращался в Париж. В итоге вместо недели оно добиралось до меня целых три.

Наконец я получил ответ Саломона Толедано – взяв его в руки, я почувствовал, как все мое тело бьет крупная дрожь. Даже зубы стучали. Я читал его медленно, почти по буквам, чтобы, не дай бог, ничего не упустить. С первых же строк он начал пылко расхваливать Мицуко, ту самую японскую адвокатшу, и следом признался, правда, не без легкого смущения, что данный им после «берлинских сентиментальных неприятностей» зарок – никогда больше не влюбляться – нарушен, хотя целых тридцать лет он хранил ему верность. Виной тому красота, ум, деликатность и чувственность Мицуко, женщины, которую, по всей видимости, послали ему синтоистские божества, чтобы круто повернуть его судьбу, – не случайно ведь ему в голову пришла счастливая мысль посетить Токио, где вот уже несколько месяцев он чувствует себя самым счастливым человеком на свете.

Благодаря Мицуко он помолодел, у него прибавилось сил и энергии. Даже в лучшие годы своей юности он не был способен в постели на такие подвиги, как сейчас. Толмач вновь открыл для себя любовь. Ужасно сознавать, что он растратил столько лет, столько денег и сперматозоидов на продажные ласки! Хотя, пожалуй, нет, все, что он делал до сих пор, было этапами восхождения, тренировкой духа и тела, чтобы быть достойным Мицуко.

Когда он вернется в Париж, первым долгом бросит в огонь своих солдатиков и будет смотреть, как плавятся кирасиры, гусары, всадники с плюмажем, саперы и артиллеристы, которым посвятил годы и годы, – хотя увлечение это столь же обременительное и затягивающее, сколь и бесполезное, – вместо того чтобы наслаждаться счастьем и любовью. Никогда больше не станет он ничего коллекционировать; единственным хобби для него будет заучивание наизусть – на всех известных ему языках – эротических стихов, чтобы нашептывать их на ухо Мицуко. Ей нравится их слушать, хотя она ничего не понимает, после чудесных «удовольствий», которым они каждую ночь предаются в разных декорациях.