– Молчи, глупый, он никогда не позволит себе ничего подобного – ни со мной, ни с другими женщинами. И вообще ни один японец так себя не ведет. Здесь существует неодолимая граница между тем, что делается на людях, и тем, как ведут себя наедине, понимаешь, самые естественные для нас вещи японцев шокируют. Фукуда не такой, как ты. Он обращается со мной как со своей служащей. Иногда, правда, и как со своей шлюхой. А вот ты – что правда то правда – всегда обращался со мной как с принцессой.
– Теперь глупые красивости говоришь ты.
Я взял лицо Курико в свои ладони и поцеловал ее.
– И о том, что этот японец обращается с тобой как со шлюхой, ты тоже не должна была мне говорить, – прошептал я ей на ухо. – Неужели и вправду не понимаешь, что это все равно что сдирать с меня живого кожу?
– Считай, что я ничего тебе не говорила. Забудем и перечеркнем.
Фукуда обитал довольно далеко от центра, в жилом районе, застроенном очень современными шести– восьмиэтажными домами, но были там и домики в традиционном стиле: с черепичными крышами и крошечными садиками – казалось, их вот-вот раздавят высоченные соседи. Его квартира находилась на седьмом этаже. Внизу сидел консьерж в форме, и он проводил меня до лифта. Двери лифта открылись прямо в квартиру. Я миновал маленький голый холл и попал в просторную гостиную с огромным окном, за которым расстилалось под звездным небом бескрайнее полотно мерцающих огоньков. Гостиная была обставлена просто, без излишеств, на стенах висели синие керамические тарелки, на полочках стояли полинезийские статуэтки, а на низком и длинном столе – изделия из слоновой кости. Мицуко и Саломон уже ждали нас с бокалами шампанского в руках. Скверная девчонка надела длинное платье горчичного цвета с низким вырезом, ее шею украшала золотая цепочка. Она сделала макияж, какой делают для самых торжественных случаев. Волосы уложила на прямой пробор – такой прически я никогда прежде у нее не видел, и она подчеркивала восточные черты лица Курико. Ее и так вполне можно было принять за японку, а теперь особенно. Она поцеловала меня в щеку и сказала господину Фукуде по-испански:
– Это Рикардо Сомокурсио, мой друг, о котором я тебе рассказывала.
Господин Фукуда отвесил мне традиционный японский поклон. И на вполне сносном испанском поздоровался, протягивая руку:
– Главарь якудзы рад приветствовать вас.
Шутка меня сильно смутила, и не только потому, что я не ожидал ничего подобного, – мне ведь и в голову не приходило, что Курико способна передать ему мои слова, – но еще и потому, что господин Фукуда пошутил – пошутил? – без малейшего намека на улыбку, с тем же невозмутимым и отсутствующим выражением на сухом лице, какое будет сохранять и весь вечер. Лицо его напоминало маску. Когда я выдавил из себя: «Так вы говорите по-испански?» – он отрицательно помотал головой и впредь изъяснялся только по-английски – медленно, натужно. В тех редких случаях, когда он вообще открывал рот. Он протянул мне бокал шампанского и указал место рядом с Курико.