Похождения светлой блудницы

Для Пермякова восхищение – не новость. Тем более, от этих «престарелых» (им, наверняка, под сорок). Старшему и полтинник. Никодим в тройке, накрахмаленной сорочке. Лицо, контрастно наглаженным вещам, мятое. Ему не хватает устойчивости: поднялся с кресла, руки расставил для равновесия. Рыбин в неряшливом свитере. Выглядит огромным и сильным, но спортсмен Пермяков определяет: жировая запущенность. Третий Петрович, из другого отдела редакции. В кабинете у Ирины этот тип в упор не видит Пермякова, уныло ломающего скрепки на ничейном столе. Тут он на полу, ноги на ковре по-турецки. Ирина за спиной Пермякова (к его неудобству) отвечает на телефон, но не говорит «залезай». Когда она с абонентами, то выбывает из компании, и они общаются сами. Тема для Пермякова родная (о трудной работе парашютиста), но в этот раз, как на велике непонятной дорогой: вдруг яма…

– …и вам не страшно? – Никодим – тихо, вкрадчиво.

– Когда-то давно… – Лениво бубнит о малой вероятности гибели.

– Но вы так молоды…

– Я – самый старый в отряде.

– Работа молодых: каскадёры, акробаты… А как вам удалось преодолеть страх? Вы, когда там, о чём-нибудь думаете?

– Э-э…

– Я тебе скажу, о чём он думает, – для Петровича Пермяков – предмет, который они исследуют. – Ни о чём он не думает. В этом так называемая профессиональная трудность. Вот ты не сможешь, и Рыбин, и я, а этот юный мальчик может!

При любимой девушке, будто довеском к похвале, обозвали «юным», да ещё и «мальчиком»!

– Я думаю… какое направление ветра… И как оно выйдет… Я думаю, о чём надо!

– Это не значит думать.

У Пермякова горят уши, будто их надрали.

– Я дома думаю.

– Ха! Он дома думает! Ты слышала, старуха? Дома он думает!

Франтоватый Никодим не так резок:

– А нет ли у вас другой работы, где надо думать?

У парашютиста мелькает догадка: разыгрывают. Он теряет самодовольство, хотя полон им в любой компании, где знают об его профессии. Эти, вроде, и не восхищаются? А Ирина?

– Другой работы у меня нет, – впервые недоволен.

– А хобби? – Рыбин жалостливо.

И то, что этот толстяк его жалеет, обидно!

– Зимой – слалом… Ну, плаванье, ныряю с вышки.

– Это физические занятия. А умственные? Книги читаете?

– Мне… некогда…

– В шахматы играете?

– Не-ет…

– Но тогда в шашки? В «уголки»?..

– В карты с ребятами, в «дурака», если нелётная погода, – и ему дурно… от страха…

Хохот Ирины за спиной…

Они говорят… «Объективное и субъективное» (это куда ни шло!), «духовный вакуум», «суицид и астральный выход» (полная хренота). Жизнь и смерть… Они говорят так, будто думают об этом! Пермякову остаётся вычислять, кто из них её бойфренд. Молодому Рыбину звонит какая-то Мила. Над ним шутят: «трогательный молодожён». Никодим рядом с крепкой Ириной картонный. Влюблённое сердце парашютиста подсказывает: Петрович. Седоватый, в дешёвых ботинках, такие никогда не обует модный парень Пермяков. Ведут себя, как на работе, и ничего нового. Но это он. И когда она говорит: «Мне пора», решает, намёк уходить всем, кроме Петровича.

У входной двери они, словно впервые видят парашютиста. Хлопают его по плечам: в компании приятный сюрприз. Рыбин хвалит:

– Ты, старик, молодец.

– Будьте всегда таков, как вы есть, – советует Никодим.

Петрович убегает первым:

– Пока-пока!

Не он! А кто?..

Ирина накидывает жакет. Другие стучат ботинками на лестнице: лифт не работает. Пермяков делает вид, – заело замок на куртке.

– Дай-ка я! – она цепляет «собачкой» другую полу и поднимает ему молнию до лица. – У-у, лапушка, миленький!

Его бросает в жар, как от места возгорания: «Я и она. Сегодня. Сейчас. Или ночью», – его руки тянутся к ней, и весь он – к ней с готовностью приземления.

– Надо кое-куда прошвырнуться, – она вручает ему портативный магнитофон.

Тёмные, пахнущие гарью переулки, длинные глухие строения, мост над тупиком. Внизу стада нежилых вагонов. Ирина говорит, что ходит одна такими неприятными маршрутами, но на обратном пути её обещали подбросить («Музыкантов будут развозить»).

В целом неплохо, – делает вывод он: был у неё дома, идут на задание. Да и главное, наконец: увидит ту её непередаваемую улыбку. Никакого горя у корреспондентки нет. Она глупо окружила себя немолодыми кавалерами, кликают «старухой», болтают о непонятном. Не это требуется бабе! Чтоб мужик обнял, защитил ото всяких этих… Петровичей. Вот Пермяков ей ребёнка заделает, курить отучит, да и с работы она уйдёт на нормальную. У них секретарша в отряде толстеет от безделья. А не тёмными переулками…

Добрели, наконец. Клуб железнодорожников «Путеводная звезда». Музыка, девицы в нарядных платьях, парней маловато. Ирина просит распорядительницу бала на пять минут унять оркестр. «Идёмте в гримерную». Включает микрофон.

…Входит девушка. Ирина видит её впервые: фамилию неверно назвала, но вежливо исправилась.

– Лиля, как вы стали чемпионкой по акробатике?

Глядит она прямо на маленькую акробатку и… та самая улыбка…

– Тебя, правда, подбросят? – тон отвергнутого любовника.

– Да-да, извините, я работаю! – лицо Ирины дёргается от неприязни, но вновь другое, вновь улыбка, полная любви и доброты: – Лиля! Вы самая молодая среди…