— Сначала — нет. Пока я работала, он только разговаривал со мной. Но потом меня уволили.
— Тогда как же он остался на связи? Ты дала ему свой адрес, когда увольнялась?
— Нет, — она покачала головой. — Я сделала это позже.
— Как?
Она пожала плечами.
— Мне стало недоставать разговоров с ним. И я не знала, говорит ли с ним кто-нибудь еще. От этого становилось грустно. Вот я и пошла к нему на свидание. Случилось это незадолго до его освобождения.
— И он вдруг взял и открылся тебе?
— Он испытывал то же самое. У него… возникли ко мне чувства.
— Понятно.
— Поэтому он рассказал мне про алмазы.
— Готов спорить, ты изобразила изумление. Только про алмазы ты знала раньше, не так ли? Тебе требовалось лишь спросить у кого-то из тюремщиков, за что он сидит, или заглянуть в старые газеты. Возможно, ты это сделала даже прежде, чем он начал заговаривать с тобой. Ведь он привлекал внимание: американец в голландской тюрьме — это диковина. Ты сама это сказала.
Она ждала, пока я выговорюсь, ничего не подтверждая, но и не отрицая. Необходимости в этом не было. Для меня все выглядело очень логично.
— Он бы не сказал тебе, где алмазы. Для этого он был слишком осторожен. Двенадцать лет любого научат терпению.
— Он сказал, что они у него. — Она наклонилась ко мне через стойку бара и понизила голос. — Он сказал, что алмазов много. Но они необработанные.
— Без огранки?
— Без огранки, да.
— Так вот почему он не смог продать их сразу. Ему требовался скупщик. Я думаю, в Париже.
— Не поняла?
— Неважно. Продолжай.
— Это все. После свидания мы писали друг другу письма.
— Конечно. Ты не могла допустить, чтобы он потерял к тебе интерес.
— После освобождения он приехал в Амстердам.
— И ты устроила ему встречу, на которую он рассчитывал. И все было хорошо, пока он не упомянул, что добраться до алмазов не так-то просто, как ты рассчитывала. Что для этого нужны статуэтки обезьян и люди, у которых они находятся. Тебя, должно быть, это потрясло.
Она сжала губы.
— Все было не так.
— А я думаю, так. Ты, если хочешь, можешь придерживаться иной версии. Но ключевой момент — обезьяны, не так ли? Он сразу сказал тебе, для чего они нужны, или тебе пришлось это из него выцарапывать?
— Он рассказал мне все. — Она выпрямилась. — Больше, чем тебе.
— Иначе и быть не могло. Я — всего лишь наемный работник. Ты — настоящая любовь.
Она потупилась.
— От тебя требовалось принести обезьян. Мы собирались уехать из Амстердама.
— С алмазами?
— Естественно.
— Значит, они по-прежнему в городе.
Она кивнула, потом закатила глаза, как бы говоря, что это очевидно.
В этот момент открылась дверь, и вошел парень, которого я раньше видел за стойкой. Сразу заметил меня, остановился, наполовину расстегнув молнию куртки. Сказал что-то резко Марике на голландском, и этого хватило, чтобы старик оторвался от стаканчика с ромом и бросил на меня вопросительный взгляд. Ответ Марике, похоже, поставил парня на место, потому что, бросив на меня злобный взгляд, он прошел в подсобку.
— Что ты ему сказала? — спросил я, поворачиваясь к Марике.
— Принеси мне обезьян, и я тебе скажу, — ответила она, глянув на дверь, за которой скрылся ее коллега. — Иначе я не смогу тебе доверять.
— Ты хочешь, чтобы наши отношения стали доверительными? Не слишком ли поздно?
— Не поздно, если принесешь обезьян.
— Очень уж ты настырная.
Она не отрывала от меня глаз.
— Если они все-таки у тебя, больше не оставляй их в квартире. Принеси сюда.
— Обещать не могу. Как знать, вдруг я пойму, что к чему, и тогда алмазы достанутся мне одному.
Она скрипнула зубами.
— И не думай, что я пошутил.
Я поднялся с высокого стула у стойки, застегнул пальто. Сунул руки в карманы и кивнул Марике. Уходил я в превосходном настроении. Приятно, знаете ли, говорить о пропавших статуэтках и предлагать их поискать, когда они лежат в кармане, под рукой. Возникло искушение вытащить их и продемонстрировать Марике, улыбаясь во весь рот, но я его подавил. Я еще не разобрался до конца, какую роль играет она в этой истории.
За дверью кафе начали сгущаться сумерки. Температура понизилась на несколько градусов, зажглись уличные фонари. Взглянув на часы, я увидел, что уже половина шестого. Лезть в битком набитый трамвай не хотелось, и я направился к ближайшей велосипедной стоянке. Я сразу же остановил свой выбор на светло-синем велосипеде с грязевыми щитками и проволочной корзиной, закрепленной на руле. Металлическая цепь, пристегивающая переднее колесо к стойке, была заперта на современный замок, но я достал отмычки и открыл его быстрее, чем успели замерзнуть пальцы. Защелкнул замок, закрепив цепь на стойке, и покатил велосипед к мостовой, где собирался сесть на него и уехать.
Но прежде чем я это сделал, с соседней автостоянки выехал, пересекая улицу, белый микроавтобус. Его водитель не вывернул руль, чтобы встроиться в ближнюю к тротуару полосу движения. Наоборот, он поехал прямо, а потом вдруг ударил по тормозам и перегородил мне дорогу. Дверцы кабины открылись.