Вот это была настоящая охота! У Вани так и подпрыгивало всё внутри от предвкушения. Уж он им теперь покажет! А то — проходу не дают… Разве ж это жизнь? А в школу как он будет ходить? Да вдруг и они там учатся — что скорей всего… Школу-то эту он видел, за магазин надо свернуть да пройти немного, такая же, как прежняя, в которую он ходил в Ужге, один к одному: кирпичная, в четыре этажа и буквой П. Не отвлекаться, одёрнул себя Ваня. Надо было ещё найти парней да умудриться набросить верёвки им на шею. Их-то шестеро, а Ваня-то со своими вязанками один.
И опять Ване повезло — на ловца и зверь бежит. Парни вразвалочку, сунув руки в карманы, перегородив широкий тротуар, шли на него, а потом — в тычки да в толчки — оттеснили его на свой излюбленный пустырь. Верёвки Ваня на левую руку намотал и придерживал, свисают они внутрь пестеря и не видны совсем, разве только чуть–чуть, а ежели что, под рукой. Когда Ваню затолкали в глубину пустыря, подальше от людских глаз, за печной остов, Эдик, ткнув его в грудь, заголосил:
— Ах ты, лярва, тебе что — мало, что ли, и чего ты тут ходишь, хорошим людям глаза мозолишь, весь кайф ломаешь?
— Да он бабки нам несёт, старается, так ведь, сявка? — спросил Это Самое. — Бабки отдаёшь — бить не будем. Сам отдашь — или, это самое, пацаны помогут?
Ваня быстро вытащил заготовленную сотенку — и протянул. Вот сейчас надо, сейчас… Но всё не решался, только крепче сжимал своё вязаное оружие.
— Стольник? Всего-то? Нет, сотней ты не отделаешься, — сказал Мичурин и заехал Ване по лицу.
— А вот мы его сейчас маленько пощекочем, так по–другому заговорит, побежит за денежками-то! — говорил Это Самое, вынимая из кармана ножик.
А Эдик подскочил, чтоб скрутить ему руки, но Ваня, изловчившись, вывернулся, отбросил пестерь, а связка верёвок оказалась снаружи. Отделив крайний хомуток, он в мгновение ока накинул его Эдику на шею, ещё доля секунды — и второй хомут на Этом Самом, и тут же третий накинут на кого-то, оказавшегося поблизости.
Что произошло в следующее мгновение, Ваня плохо потом помнил, так был потрясён. Эдик, Это Самое и третий мальчишка один за другим прямо на глазах стали меняться. Волосы клочьями полезли из щёк, покрыли всё тело, лица вытянулись в морды, руки и ноги скрючились, из задов выбросило по хвосту — и вот между Ваней и оставшимися тремя ребятами стоят три пса в вязаных ошейниках. Все оцепенели — и собаки, и люди. Ваня первым пришёл в себя — ощутив, что верёвки, как живые, рвутся из рук. Довершая начатое, пока те не опомнились, он стал набрасывать их на людей, и ему показалось даже, что верёвки сами окрутили шеи жертв. Все, кроме одного, перекинулись псами. Эдик стал таксой, Мичурин белым пуделем, а все остальные обычными дворнягами, даже Это Самое. Собаки лязгнули зубами — и, подвывая, бросились наутёк.
Оставшийся парень — он был в кроссовках, всё-таки Ваня дважды срезал один и тот же след, и этому просто повезло — никак не мог опомниться. Он оторопело глядел на то место, где минуту назад стояли человеческие создания, потом собаки — а теперь никого нет, только нож лежит у Ваниных ног. Мальчишка поднял глаза на Ваню — завизжал и, не переставая визжать, побежал куда-то по пустырю.
Ваня съехал спиной по бывшей печке и сел на заваленную щебёнкой землю — ничего, кроме потрясения, он не испытывал. И тут в совершенном оцепенении он увидел, как из отброшенного пестеря выползает ещё одна, седьмая петля — откуда она взялась-то, их всего было шесть, Ваня сколько раз считал. И этот красно–черный ошейник, складываясь восьмёркой и разжимаясь в нуль, приближается к нему… Ползёт… Ваня не мог отвести от него глаз. Оказавшись в непосредственной близости от Вани, последняя петля взвилась в воздух и оказалась на Ваниной шее…
Горло сжало, земля куда-то покатилась — Ваня зажмурился, хотел крикнуть… но только булькнул…
Открыв глаза, он увидел, что земля дотянулась до его подбородка. Ваня внимательно поглядел на неё, воды в ней почти не было, суха, очень суха, слишком суха. Плохое место. Надо было искать хорошее. И тут очень близко он увидел перепончатые лапы. Что за напасть… Ваня попытался отскочить подальше от лап, он прыгал хорошо, очень хорошо, просто как подушка, р–раз — и там! Одно было плохо: лапы прыгали вместе с ним. Ваня попытался отделаться от лап, потряс ногой — но не тут-то было! Лапы оказались крепко к нему приклеены.
— Гнида, — вдруг услышал он и, с трудом подняв голову, увидел высоко–высоко на каменной вершине эту, как её, он знал, как её зовут, только забыл…
— Ты кто? — попытался спросить Ваня, и даже спросил, но только не на русском языке, и даже не на английском, и не на каком-либо другом наречии, а очень странными, но, оказывается, очень удобными для него звуками.
— Не видишь, что ли, — кошка. А ты гнида…
— Почему? — удивился Ваня.
— Потому что наделал собак. Мало их тут бегает, никакого покоя от них нет! Это какой-то собачий город, кругом одни бездомные псы. Не мог сотворить кошек, раз уж так тебе не терпелось! Гнида ты и всё…
— Нет, я не гнида, — сказал Ваня, — я …
— Тогда жаба…
— И не жаба. Я…