Похождения Вани Житного, или Волшебный мел

Две белки прыгнули Ване на плечи — ровно генеральские погоны. А оттуда одна сиганула на голову Шишка, другая перелетела на голову Цмока, после — на землю, и обе стали неразличимы в беличьем потоке. Беличье море постепенно схлынуло — белки ушли дальше в леса, а Кедраш остался.

Урон пиру, который нанесли зверьки, оказался не так уж и велик: белки утащили все орехи со столов да перевернули несколько братин. Березай поймал пару белочек за пушистые хвосты и, хоть был искусан в кровь, ни за что не хотел выпустить из рук новую забаву. Ваня сунул руку в карман, достал свистульку — и стал свистать. Лешачонок от удивления разинул рот и разжал руки, чем белки незамедлительно воспользовались — и рыжими каплями покатились догонять беличье море. Ваня протянул свистульку Березаю, тот сунул её в рот и, выпучив и так-то круглые шары, дунул — и Ванину шапку едва не снесло поднявшимся ветром. Остальные лешаки мгновенно заинтересовались игрушкой. Соснач, недолго думая, отнял свистульку у сына, приложил к губам, засвистал — и деревья понагнулись[37] в поклоне. Несмотря на вопли Березая, и остальные лешаки хотели свистануть, и свистали, навевая всё новые и новые порывы ветра. Шишок, чья полосатая пижама надулась воздушным шаром, поднялся с места и попытался переорать вой ветра:

— Это свадебный подарок молоды–ым — от нас трои–и–и–х.

Лешаки услышали и захлопали в ладоши.

— По–моему, наша свистулька, хозяин, им больше глянулась, чем белки Кедраша! — самодовольно ухмыльнулся Шишок.

Подсвистанное веселье воцарилось с новой силой. Цмок предложил тост за фронтовое братство — и опустошил братину с ясеневым напитком. Глаза у Шишка оказались на мокром месте, он закивал, промокнул слёзы шерстистой ладонью и выдулил братину с ольховкой. Друзья обнялись и затянули:

Вьётся в тесной печурке огонь,
От поленьев смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…

— Эх, хозяин, — говорил разомлевший Шишок, — если б ты видел, как Цмок полк немцев в болото завёл…

— Как Иван Сусанин?

— Почему как?.. Он и был Иван Сусанин…

— Кто? — не понял Ваня.

— Кто-кто — Цмок… Это в тот раз, когда с полячками разбирался. Принял на себя вид этого самого Ивана и завел поляков в непролазную топь.

Ваня вопросительно поглядел на Цмока, а тот согласно кивнул, дескать, так оно и было.

— Ничего себе! — удивился мальчик. — А все думают, что это Сусанин жизнь за царя отдал…

— На самом-то деле Иван, тьфу, вернее, Цмок, конечно, не утонул вместе с врагами, потому как болото для него — дом родной. Ну а пытать его — пустой номер.

— Вот так всегда, — просипел Перкун, — кому зёрнышки, а кому — камешки.

Шишок же продолжал:

— Ну и с немцами Цмок так же поступал — прикинется местным полицаем и ведёт их прямиком в болото! Да и поляки не первые были — давненько он повадился ворогов в топь тащить. С татар такую привычку взял…

Цмок повернулся к Ване:

— А кто виноват — что враги к нам суются? Вы — люди. Знаешь, лесун Ваня, в каждой земле есть семь священных дубов, ежели срубить их — то погибнет та земля. На них она держится. Как ведь перед последней войной было? Пять родительских дубов люди сгубили на лесоповалах. Хорошо, лешаки спасли два последних, отпугивали людей, чтоб не совались, куда не надо. И едва ведь в той войне выстояли. А нынче мало лешаков осталось — и людишки совсем распоясались. Слух пошёл, что на шестой дуб руки наложили. Одно родительское дерево теперь осталось. Повалят его — и конец Руси–матушке…

Ваня вспомнил про Святодуб — бабушка Василиса Гордеевна говорила, что это родительское дерево, уж не он ли тот шестой дуб, на который руки наложили… Но ведь он должен был прижиться в хорошем месте… А… если он седьмой, самый последний?..

— Э–эх! — махнул рукой Цмок и повернулся к лесу передом.

Шишок уронил голову на руки и призадумался. Но Перкун тут закукарекал — и Ваня с Шишком немного ожили. Цмок повернулся теперь к лесу задом и, решив, видать, перейти от грустной темы к более весёлой, спросил:

— А ты какой напиток, Ваня, уважаешь? — кивнул на братины и ендовы, заставившие стол.

— Липовый, — отвечал мальчик.

— А я — ясеневый. А осиновый сок мы, лешаки, не уважаем, чистая отрава!

И тут пожаловал ещё гость, вовсе, по словам Цмока, нежданный. Вновь широкий поток выплеснулся из лесу и разлился по опушке, теперь уже серый. Ваня на этот раз скорёхонько разобрался, что это мыши. На переднем здоровенном мыше сидел верхом мужичок с локоток и погонял его хворостиной. Мужичок был в плетённой из соломы рубахе с торчащими там и сям колючими охвостьями, а на груди его был приколот внушительный орден, прикрывавший, ровно щит, половину тела мужичонки.

— Славы, третьей степени! — мигом определил Шишок. А Цмок заорал:

— Рожнак, чтоб мне раньше зимы провалиться!

Рожнак же, соскочив с мыша — тяжёлый орден повис до колен и заметно тянул мужичка к земле — что-то сказал по–своему.