Похождения видов. Вампироноги, паукохвосты и другие переходные формы в эволюции животных

В отличие от других эдиакарских морей, Нама представляла собой два почти отделенных друг от друга бассейна, окруженных сушей. Поэтому здесь попеременно накапливались и глины с песками, которые очень нравились вендобионтам, и карбонатные илы, где появились самые первые животные с известковым скелетом. Это трубчатые клаудины, сотовидные, метровые в поперечнике, намапойкии (Namapoikia), которых сравнивали с губками, но они оказались бактериальными постройками, и совсем ни на что не похожие намакалатусы (Namacalathus), или чашечки (греч. κάλυξ – чашечка) из Намы. Последние рядком расположились в узком слое темно-синего известняка ближе к подножию горы. Они прочно закрепились тонкими стебельками в иле и навсегда застыли, как на прижизненных портретах: несколько похожих на мелкие шампиньоны существ, каждое из которых несет на «макушке» по два точно таких же грибка, только еще меньше. Век их был недолог: стоило подняться, даже во время шторма, чуть более глубоким слоям воды, как наступала смерть от удушья. Кислорода в эдиакарском океане было мало, и на глубине в пару десятков метров живительный газ заканчивался. Это мы знаем благодаря детальному изучению изотопов урана и молибдена, соотношения разных форм железа и Фреду Боуйеру, который методично, по сантиметру, разбирает всю гору – сначала на образцы, потом на элементы.

В таких условиях прекрасно себя чувствовали бактериальные сообщества, на отрицательно заряженную слизь которых осаждались ионы металлов – в данном месте кальция и магния. И получился известняк с доломитом, пятнистый и бугорчатый (такую разновидность бактериальных образований называют тромболитами). Тромболиты обросли «трупики» намакалатусов, окончательно запечатав их в осадок, но и бактериальный век был недолог: поверх темного известняка лежит белесый и почти невесомый (если сравнить образцы с ладонь величиной) пласт вулканических пеплов. Очередной вулканический взрыв (а в эдиакарской Намибии вулканы извергались часто) на время уничтожил здесь все живое и позволил нам узнать, что намакалатусы жили и умерли между 542 и 540 млн лет до н. э.

Выше на склоне горы меня привлекают три объекта. Первый – выгородки из каменных плит, которые неизвестно кто и когда соорудил на узкой площадке. (Может, загоны для скота, может, ниши для отражения звуков во время ритуалов.) Второй – выставка вендобионтов в этих плитах. Можно рассматривать аусий (Ausia), похожих на дырявые мешочки; огромных свартпунтий (Swartpuntia), уподобившихся ребристым лопухам; знаменитых птеридиниумов и какие-то метровые формы, напоминающие плоское дерево с большими листьями, которые еще никто не изучал. (Выставка долговременная: смотреть и снимать можно, забирать нельзя.)

А третий объект – те самые «фонарные столбы», которые поразили меня накануне вечером. Вблизи они оказались еще удивительнее: менее всего на горе посреди пустынных пейзажей Бушменленда ожидаешь обнаружить лес, пусть и редкий. Деревья выглядят более чем необычно, под стать пейзажу: блестящие конические стволы ветвятся совершенно геометрично, а треугольные зубчатые листья собраны в розетки на самых кончиках ветвей. Это древовидное алоэ (Aloidendron dichotomum) – самое большое дерево пустыни Намиб и окрестностей – вытягивается за 350 лет на 10 м. Все у него прекрасно продумано: золотистая кора, будто покрытая детской присыпкой, отражает избыточные солнечные лучи, а губчатый ствол и мясистые листья накапливают влагу, которой здесь можно не дождаться и за год. И ничего, растут: когда экологи сравнили фотографии здешних мест столетней давности и современные, то убедились, что почти каждое дерево стоит на месте. Бушмены назвали это растение колчанным деревом, поскольку его почти полые ветви легко превращались в колчаны для стрел. Пустой ствол служил естественным холодильником, где можно было хранить воду: она не портилась и мало нагревалась. Как у любого алое, мякоть листьев использовалась против воспалений и других болячек.