Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

Когда этот день наступил, актеры не занимались уже ничем, кроме своих костюмов. Что касается моего, то его принес портной, сопровождаемый нашим мажордомом, который, взяв на себя труд вдолбить мне мою роль, почел теперь своим долгом присутствовать при моем переодевании. Портной надел на меня роскошное облачение из синего бархата, отделанное золотыми позументами и пуговицами, с широкими рукавами, отороченными золотой бахромой; а мажордом собственноручно возложил мне на голову картонную корону, усыпанную множеством чистого жемчуга вперемежку с поддельными алмазами. В довершение всего они опоясали меня розовым кушаком с серебряными цветами. При каждом новом надеваемом на меня украшении мне казалось, будто они привязывают мне крылья, чтобы я улетел и скрылся с глаз. Наконец, перед вечером представление началось. Сперва на сцену выходит леонский король и произносит длинную тираду. Так как эта роль была предоставлена мне, то я открыл действие монологом в стихах, который сводился к тому, что я не могу противостать очарованию сна и собираюсь ему отдаться. Вслед за сим я удалился в глубину сцены и бросился на травяное ложе, мне уготованное. Но вместо того чтобы заснуть, я принялся размышлять о способах выбраться на улицу и улизнуть вместе со своими регалиями. Маленькая потайная лестница, которая вела под сцену и в нижнюю залу, показалась мне пригодной для выполнения этого плана. Итак, я незаметно встал и, видя, что никто не обращает на меня внимания, сбежал по лестнице в залу и понесся к дверям с криком.

— Дорогу! Дорогу! Я иду переодеваться.

Все посторонились, чтобы меня пропустить, так что не прошло и двух минут, как я безнаказанно вышел из дворца и под покровом ночи добрался до дома своего приятеля, вышеупомянутого удальца. Он был вне себя от изумления, увидав меня в таком наряде. Я посвятил его во все, и он от души посмеялся. Затем, обняв меня с большим жаром (поскольку надеялся получить свою долю из риз леонского короля), он принес мне поздравления с ловкой проделкой и заметил, что если я и впредь буду верен себе, то еще заслужу своим умом мировую славу. После того как мы с ним насмеялись и позубоскалили всласть, я сказал храбрецу:

— Что нам делать с этим пышным убором?

— Об этом не беспокойтесь, — отвечал он. — Я знаю честного старьевщика, который, не проявляя излишнего любопытства, покупает все, что ему продают, лишь бы цена была сходная. Завтра с утра я схожу за ним и приведу его сюда к вам.

Действительно, на следующий день мой удалец спозаранку вышел из своей комнаты, оставив меня в постели, и через два часа вернулся со старьевщиком, тащившим узел, обернутый желтой холстиной.

— Друг мой, — сказал он, — позвольте вам представить сеньора Иваньеса из Сеговии, порядочного и добросовестного ветошника, если таковые вообще водятся в природе. Вопреки дурному примеру своих собратьев по ремеслу, он гордится самой безупречной честностью. Сеньор Иваньес точно скажет вам, сколько стоит одеяние, от которого вы хотите отделаться, и вы можете вполне положиться на его оценку.

— Еще бы! — сказал ветошник. — Я был бы величайшим бездельником, если бы оценил вещь ниже стоимости. В этом, слава богу, еще никогда не упрекали и никогда не упрекнут Иваньеса из Сеговии. А ну-ка, — добавил он, — посмотрим на барахло, которое вы продаете. Сейчас я по совести скажу вам, чего оно стоит.

— Вот оно, — сказал удалец, показывая ему костюм, — согласитесь, что нельзя представить себе большего великолепия; обратите внимание на красоту генуэзского бархата и на богатство отделки.

— Я — в восторге, — ответил старьевщик, с большим вниманием осмотрев наряд, — ничего прекраснее этого не существует на свете.

— А что думаете вы о жемчужинах на короне?

— Будь они покрупнее, — возразил Иваньес, — им бы цены не было; все жив таком виде я нахожу их превосходными и доволен ими не меньше, чем остальными вещами. Я честно признаю их достоинства, — продолжал он. — Какой-нибудь плут-перекупщик на моем месте поморщил бы нос при виде товара, чтобы заполучить его по ничтожной цене, и не посовестился бы предложить вам двадцать пистолей. Но я знаю честь и даю вам сорок.

Если бы Иваньес сказал «сто», то и то бы он оказался неважным оценщиком, поскольку один только жемчуг стоил добрых две сотни. Удалец, бывший с ним в стачке, оказал мне:

— Видите, как вам повезло, что вы наткнулись на честного человека. Сеньор Иваньес оценивает вещи, точно на предсмертной исповеди.

— Что верно, то верно, — сказал ветошник. — Уж когда со мной имеешь дело, то ни обола не прибавишь и не убавишь. Ну, что ж! — продолжал он, — до рукам! Отсчитать вам денежки?

— Подождите, — возразил ему удалец. — Пусть мой маленький друг сперва примерит туалет, который я велел вам для него принести. Побьюсь об заклад, что костюм придется ему как раз по росту.