Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

Кавалер сперва ошибочно истолковал ее слова: ему показалось, что дама говорила так лишь для того, чтобы побудить его к нежной настойчивости; полагая поэтому, что ему следует из вежливости проявить страсть, он приблизился к ней и услужливо предложил заменить ей горничную. Но она не только не позволила ему помочь ей при раздевании, но с серьезным видом отвела его руку и сказала:

— Остановитесь, дон Манрике! Вы заблуждаетесь, принимая меня за одну из тех нежных старушек, что выходят замуж по женской слабости. Я не для того обвенчалась с вами, чтобы заставить вас покупать те преимущества, которые доставляет вам наш брачный контракт. Это — дары от чистого сердца, и от вашей признательности я не требую ничего, кроме дружеских чувств.

С этими словами она покинула нас и удалилась вместе со своей девушкой, настрого запретив кавалеру следовать за ней.

После ее ухода мы с барином долгое время пребывали в изумлении от того, что слышали.

— Сипион, — сказал мне кавалер, — снилось ли тебе когда-нибудь, что маркиза обратится ко мне с подобной речью? Что ты думаешь о такой даме?

— Я думаю, сеньор, — отвечал я ему, — что другой такой женщины нет на свете. Какое счастье для вас быть ее мужем! Это — все едино, что получать с бенефиции доходы, а расходов не нести.

— Что касается меня, — возразил дон Манрике, — то я восхищаюсь столь достойным характером своей супруги и надеюсь вознаградить ее всеми возможными знаками внимания за жертву, которую она принесла деликатности своих чувств.

Мы еще некоторое время поговорили об этой даме, а затем улеглись спать, я — на лежанке в чуланчике, а мой барин — на приготовленной для него великолепной постели и я подозреваю, что в глубине души он был очень рад, что спит там в одиночестве, хотя и испытывал к этой великодушной особе такую благодарность, что был вполне способен забыть ее возраст.

Увеселения на следующий день возобновились, и новобрачная была в таком прекрасном расположении духа, что опять дала обильную пищу досужим зубоскалам. Маркиза первая смеялась всему, что они говорили; она даже побуждала шутников к веселью, охотно идя навстречу их выпадам. Кавалер, со своей стороны, казался не менее довольным своею супругою; по нежности, с которой он глядел на нее или говорил с нею, его можно было принять за любителя отживших прелестей. Вечером снова произошел разговор между супругами, во время которого было решено, что оба будут жить, не стесняя друг друга, точно так же, как жили до брака. Все же следует отдать справедливость дону Манрике, он из уважения к жене сделал то, что не всякий муж сделал бы на его месте: он порвал с одной мещаночкой, которую любил и чьей взаимностью пользовался, не желая, как он выражался, поддерживать связь, которая так грубо противоречила бы деликатному поведению его супруги по отношению к нему.

В то время как он оказывал этой пожилой даме столь чувствительные знаки благодарности, она платила ему с лихвою, хотя ничего о них не знала. Она сделала его хозяином своего денежного сундука, который стоил дороже, чем сундук Веласкеса. Во время вдовства она произвела некоторые изменения в своем доме; но теперь она снова поставила его на ту же ногу, что и при первом муже: увеличила штат прислуги, наполнила конюшни лошадьми и мулами; словом, самый нищий кавалер ордена Алькантары сразу стал самым богатым. Вы, может быть, спросите меня, что я сам заработал на этом деле. Я получил пятьдесят пистолей от хозяйки и сто от хозяина, который в придачу сделал меня своим секретарем с окладом в четыреста эскудо. Он даже настолько доверял мне, что пожелал назначить своим казначеем.

— Казначеем? — воскликнул я, прерывая Сипиона в этом месте рассказа и разразившись хохотом.

— Да, сеньор, — ответил он холодным и серьезным тоном, именно казначеем. И я осмелюсь даже сказать, что с честью исправлял эту должность. Правда, я, может быть, еще кое-что должен кассе, ибо забирал свое жалование авансом, а затем внезапно бросил службу у дона Манрике. Таким образом, не исключена возможность, что за казначеем кое-что осталось. Во всяком случае, это последний упрек, который можно мне сделать, ибо с тех пор я всегда отличался прямотой и честностью.

— Итак, — продолжал сын Косколины, — я был секретарем и казначеем дона Манрике, который, казалось, был столь же доволен мной, сколь и я — им… как вдруг он получил письмо из Толедо, сообщавшее о том, что его тетушка, донья Теодора Моска, находится при смерти. Он так близко принял к сердцу печальное известие, что немедленно выехал к этой даме, которая в течение многих лет заменяла ему мать. Я сопровождал его в этом путешествии с камердинером и одним только лакеем. Верхом на лучших скакунах нашей конюшни вы вчетвером со всею поспешностью прибыли в Толедо, где застали донью Теодору в состоянии, позволявшем нам надеяться, что она не умрет от своей болезни. И, действительно, наш прогноз (хотя и несогласовавшийся с мнением старого лекаря, который ее пользовал) не был опровергнут фактами.