Похожие судьбы всегда пересекаются

Егору — чтоб занимался своими делами и дал ему расслабиться.

Толику — что все бабы — продажные твари.

Макса просто послал.

А ей он не ответил ничего. Дима нахмурился. Кажется, он говорил с ней. Она звонила, и звонила, и звонила. И он в конечном счете взял трубку. Что же он сказал?

Дима сбросил все оповещения и оставил телефон на столике. Что бы он там ей ни брякнул, жалеть об этом поздно и не за чем.

Пусть катится к чертям.

Он зажмурился от головной боли и пошёл на кухню искать, чем бы облегчить похмелье. В холодильнике стояла коробка молока. Дима потянулся за ней, задел открытую банку с вареньем, и та грохнулась на пол, липкой оранжевой жижей вперемешку с осколками распластавшись по ламинату. Мгновение Дима молча смотрел на лужу, а потом, швырнув молоко в стену, со всей дури двинул по двери холодильника. Холодильник качнулся и ударился об стену. Дима снова вскинул руку, но, подумав, разжал кулак.

А чего он, собственно, бесится? Разве такой поворот событий не был ожидаем? Вокруг неё всегда куча мужиков, и это она с виду вся неприступная, несгибаемая, железная прямо. А копнешь чуть глубже — та же похотливая…

Он мотнул головой. Разве можно назвать её похотливой? Ведь ему нравилось, что в его объятьях она была слабой, нежной, отзывчивой. Согреешь её в руках — и она становилась мягкой, тёплой, податливой, как воск.

Видимо, она со всеми своими мужиками вела себя подобным образом.

А как долго играла в порядочную вдовушку!

Он пытался убедить себя в том, что она последняя стерва, и не мог. От этого злился ещё больше, не понимая, как возможно не хотеть думать плохо об изменившей ему женщине. По правде, он вообще не хотел думать. Он хотел пить. Потянулся к древней бутылке коньяка, которая никому так никому и не пригодилась, и тут завыл Бакс. Тоскливо, по-волчьи протяжно, будто плакал. Диме стало не по себе.

Оставив коньяк, он вышел на крыльцо. Бакс сидел к нему спиной и, вытянув морду, выл.

— Эй, друг, ты голодный?

Пёс повернул к нему голову и, поджав уши, чуть повилял хвостом. Дима спустился вниз, подошёл к будке и хотел было заглянуть в миску, как яркий всполох среди крыш привлёк его внимание. В воздухе отчётливо запахло дымом — терпко и резко горелой резиной и пластиком. Осознание того, где горит, пришло моментально. Ни секунды не медля, Дима сорвался с места.

Когда он добежал до Зелёной, пристрой его мастерской полыхал ярче яркого, и огонь уже перекинулся на основное строение. Дима возблагодарил всех богов, что по пьяни завалился спать, не переодевшись, а ключи от сервиса всегда носил в кармане джинсов. Быстро открыв дверь, он влетел в офис, напоследок оглянувшись — ему показалось, что кто-то с улицы окликнул его по имени.

Не желая тратить времени, Дима бросился к Катиному столу и схватил рабочий телефон. Вызванивая пожарку, глазами поискал огнетушитель. Так и не найдя его, быстро протараторив оператору адрес, Дима кинулся в гараж. Там уже горела ведущая в подсобку дверь, и в густом дыму терялись оставленные в боксах авто. Дима закашлялся, схватил полотенце и, закрыв рот и нос, бросился к ящику с ключами. Сейчас его интересовал только старый порш, потому что он единственный в боксе был на ходу — не зря они провозились с ним все утро! Открыв двери гаража, кашляя и щурясь, Дима завалился на водительское, вставил ключ. Корпус машины уже нагрелся, в салоне царила адская жара.

Порш не завелся.

— Мать твою, — кашлял Дима. — Ну что ты завис, старый козёл!

— Митя! Тут горит все! Выходи! — перед ним в окне появилось чёрное от копоти лицо перепуганного Сени.

— Водить умеешь?!

— Да!

— Садись! — Дима выскочил из машины и пихнул внутрь Сеню. — Заводи, я подтолкну!

Он толкал автомобиль целую вечность, а потом ещё столько же наблюдал, как «порше» скрывается среди дыма, гудя и тарахтя, но своим ходом. Сил не осталось даже на вздох. Дима шагнул было вперед или только подумал, что шагнул, и как подкошенный рухнул на пол.

* * *

Юля не спала всю ночь. Лежала в кровати и смотрела на небо. Мысли с издевательским постоянством возвращались к словам, которые Дима, едва ворочая языком, бросил ей, когда, наконец, взял трубку.

— Половые тряпки надо вовремя выкидывать. А я опять передержал.

Оскорбительно, унизительно, больно до такой степени, что она думала заплакать. Но только сбросила вызов и убрала телефон подальше.

Он был пьян, и ему было плохо. Она в этом виновата, и его право её презирать. Но когда на рассвете, тихо постучавшись, к ней в спальню зашёл бледный, перепуганный Егор и сказал, что горит их сервис, что брата увезла скорая, она вылетела из дома и понеслась в больницу, ни секунды не задумываясь о пропасти между ними.

Егора Юля попросила остаться с Людой. Та спала сном праведника, и Юля переживала, что младшая будет нервничать, когда, проснувшись, никого не найдёт рядом.

— Не говори ей пока ничего. Ей нервничать нельзя. И сам не вешай нос. Я все выясню и позвоню, хорошо?

— Юля, — у двери Егор схватил её за руку. — Только если вдруг…

Он судорожно сглотнул, мотнул головой.

— Звоните сразу. Я с ним должен…

— Хватит. Все будет хорошо.