Похвала подлости

— В документе, изданном в 1940 г. Департаментом образования Главного Управления СС под названием «Расовая гигиена и демографическая политика в национал-социалистической Германии» и снабженная грифом «Только для руководителей», говорится: «Только растущий, здоровый народ имеет моральное право(курсив — Б. П., Е. П.) расширять свое жизненное пространство, а если возникнет необходимость, то и отвоевывать его» [51, с. 142]. И далее там же: «Наш народ — это не просто арифметическая сумма…миллионов человек, а большое национальное единство(за счет чего? не за счет ли физического уничтожения лиц иных рас и иных национальностей? — Б. П., Е. П.), единая общность(против кого дружим? — Б. П., Е. П.), в которой проявляется… находит свое воплощение соборная душа» (курсив авторов документа) [51, с. 170].

Душка дуче, оказывается, полностью солидарен со своими духовными единородцами. Читаем у Бенито Муссолини в его «Доктрине фашизма»: «Фашист представляет себе жизнь серьезной, суровой, религиозной, полностью включенной в мир моральных и духовных сил» (курсив — Б. П., Е. П.) [71, с. 12]. И тут же дает необходимые пояснения: «Фашизм не понять во многих его практических проявлениях, как партийную организацию, как воспитательную систему, как дисциплину, если не рассматривать его в свете общего понимания жизни, то есть понимания духовного(курсив — Б. П., Е. П.) [71, с. 10]… Для фашизма человек — это индивид, единый с нацией… подчиняющийся моральному закону(курсив — Б. П., Е. П.), связывающему индивидов через историческую миссию, и парализующему жизненный инстинкт, ограниченный круг мимолетного наследования, чтобы в сознании долга создать высшую жизнь, свободную от границ времени пространства. В этой жизни индивид путем самоотрицания, жертвы частными интересами, даже подвигом сможет осуществлять чисто духовное бытие, в чем и заключается его человеческая ценность» (действительно, очень ценный индивид: есть-пить не просит, осуществляет чисто духовное бытиеи всегда готов пойти туда, куда его пошлют. — Б. П., Е. П.) [71, с. 10–11].

43. Руби! Под корень

Первый рейх. «Когда за одного всадника, осужденного по приказу Вителлия, пришли просить его сыновья он казнил их вместе с отцом» [95, с. 247].

— Во времена правления Тиберия «со многими вместе обвинялись и осуждались их дети и дети их детей. Родственникам казненных запрещено было их оплакивать» [97, с. 98].

— Согласно римскому праву, если раб бежал от хозяина и был пойман, его могли либо заклеймить, либо распять.

«Август хвалился тем, что схватил 30000 беглых рабов и распял всех тех, чьи хозяева не объявились» [32, с. 436].

— «Если спровоцированный тем или иным способом раб убивал хозяина, закон(курсив — Б. П., Е. П.) требовал предать смерти всех(курсив — Б. П., Е. П.) рабов покойного господина. Когда Педаний Секунд, городской префект был зарезан своим рабом, все 400 (четыреста) его рабов были приговорены к смерти; против этого решения протестовали лишь некоторые сенаторы, а разъяренный народ, запрудивший улицы, требовал помилования; но сенат постановил поступить согласно предписания закона (курсив — Б. П., Е. П.), полагая, что только такими мерами можно обеспечить безопасность хозяев» [32, с. 436–437].

Второй рейх. «Карл IX более не колебался. Его сомнения были устранены, и Екатерине Медичи (его матери. — Б. П., Е. П.) еще вечером 23 августа (1572-го года, накануне дня святого Варфоломея. — Б. П., Е. П.) удалось добиться у него разрешения убить адмирала (Гаспара Колиньи. — Б. П., Е. П.)…

«Вы находите полезным убить адмирала? Если так — убивайте всех(курсив — Б. П., Е. П.) гугенотов, чтобы ни один из них не мог впоследствии упрекнуть меня» [59, с. 2] — сказал король. Поистине, классический образец ясности и прозрачностирешения: нет человека — нет проблемы, нет человеков — нет проблем. Аминь.

Вот как это прозрачноерешение осуществлялось, конкретно: «По улицам ежеминутно раздавались крики: «Бейте, бейте их!» Не давали пощады ни женщинам, ни детям; ни молодым, ни старым. Кучи трупов валялись по улицам, загромождая ворота домов» [59, с. 5–6].

«Но не успела резня прекратиться в Париже, как в провинциях начали разыгрываться подобные же сцены.