В более цивилизованных условиях прибыль предполагает некий дальнейший обмен. Текстильный фабрикант, например, выпускает намного больше ткани, чем нужно ему и его семье. Одной ткани для жизни недостаточно, и потому часть своей продукции он продает и на вырученные деньги покупает другие необходимые вещи. А поскольку для производства ткани ему требуется сырье, оборудование, рабочая сила и электричество, его прибыль определяется разницей между затратами и выручкой от продажи конечной продукции. При этом, если он сам управляет своей фабрикой, следует вычесть зарплату менеджера, которого он нанял бы для выполнения той же работы, – то есть прибыль производителя равна его общей выручке за вычетом зарплаты гипотетического управляющего. В больших компаниях акционерам, не участвующим непосредственно в управлении, достается прибыль предприятия. Те, кто вкладывает деньги, рассчитывают на получение прибыли, которая таким образом становится определяющим фактором в создании новых предприятий и расширении старых. Защитники нынешней системы предполагают, что погоня за прибылью в целом приведет к производству нужных товаров в нужном количестве. И хотя в прошлом до некоторой степени так и происходило, больше это правило не действует. И виной тому сложный характер современного производства.
Допустим, я традиционный сельский сапожник, которому односельчане приносят починить обувь. Я не сомневаюсь, что результаты моего труда будут востребованы. А будь я массовым производителем обуви на дорогостоящем оборудовании, мне необходимо спрогнозировать, сколько пар я смогу продать. Здесь немудрено просчитаться. У кого-то другого может оказаться более совершенная техника и, соответственно, более дешевая обувь, или мои постоянные клиенты обеднеют и начнут донашивать старые ботинки, или поменяется мода и люди захотят носить обувь, которую нельзя сделать на моем оборудовании. В любом из этих случаев я не просто перестану получать прибыль: мои станки будут простаивать, а работники останутся без дела. Труд, затраченный на изготовление станков, не пойдет на производство полезных товаров, пропадет зря. Оказавшись без работы, люди уже не будут создавать нужные другим вещи, и вся округа обнищает до уровня, достаточного лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Живя на пособие по безработице, а не на заработную плату, они перестанут тратить как прежде, что повлечет безработицу среди производителей товаров, которые раньше пользовались спросом. Таким образом, просчет относительно обуви, которую можно прибыльно продать, приводит к расширяющейся спирали безработицы, вызывающей снижение спроса. Я же привязан к дорогому оборудованию, на которое, вероятно, угрохал весь свой капитал и кредит, и этот балласт мешает мне переключиться с обуви на более перспективную отрасль.
Возьмем еще менее предсказуемый бизнес – судостроение. В военное время и сразу после войны понадобилось множество кораблей. Поскольку никто не мог предугадать ни продолжительность войны, ни успех подводных лодок, была проведена масштабная и тщательнейшая подготовка к построению беспрецедентного количества кораблей. К 1920 году военные потери были компенсированы, и потребность в кораблях в результате сокращения морской торговли резко уменьшилась. Встали практически все судостроительные заводы, и большинство рабочих оказались за бортом. Было бы несправедливо считать, что они заслужили свою участь, ведь построить как можно больше кораблей в кратчайшие сроки им велело собственное правительство. Только в нашей системе частных предприятий правительства не несут никакой ответственности в отношении тех, кто лишился средств к существованию. И нищета начала неминуемо распространяться. Упал спрос на сталь, в результате чего стала загибаться металлургия. Упал спрос на австралийское и аргентинское мясо, которого не могли себе позволить безработные. Как следствие, на товары, которые Австралия и Аргентина обменивали на мясо, также упал спрос. И так далее.