Читаем Похвальное слово бане полностью

<p>Чудакова Валентина Васильевна</p><p>Похвальное слово бане</p>

Валентина Васильевна Чудакова

Похвальное слово бане

Фронтовые бани неоднократно воспеты художественной литературой - и в поэзии, и в прозе. А только хочется и мне, бывшему пехотинцу, сказать похвальное слово солдатской бане. Да не той, что в плановом порядке подъезжала к переднему краю на машине, с дезокамерой на прицепе. Банная брезентовая палатка, с таким же предбанником, разумеется, не отапливалась, и никакого пола ни тут, ни там не было. Вот и мойся: из душевой воронки на тебя хлещет чуть ли не кипяток, а под ногами снег талый. Не столько моешься, сколько пляшешь.

К тому же банщик и дезинфектор всегда спешат, ссылаясь на "уплотненный график планового помыва". А на самом деле они просто малодушничают. Противник бьет из дальнобоек по ближним тылам, не прицельно, конечно, по площади. А служителям банно-прачечного отряда кажется, что снаряды "берут в вилку" именно их кочующий объект. Потому они иной раз, бывало, и торопятся подальше в тыл.

И что получается? Не успел солдат мыло смыть - воду отключили: "Выходи!" Вот и одевайся намыленный. А в предбаннике теснотища, и от холода зуб на зуб не попадает. Одна отрада, что амуниция после обработки в камере выдается прямо с пылу, с жару. Тут уж не приходится разбираться, что чье, - расхватывается и надевается, что под руку попадает. А потом кросс на передний край. Да еще какой! Пожилые молодежь обгоняют. И только в теплых землянках, переведя дух, солдаты переодеваются сызнова. "Матвей, ослеп ты, что ли? Мои штаны напялил!" - "А черт их разберет на такой холодрыге! А на тебе чьи?" Так и идет розыск и беззлобная перепалка.

Ну их, эти палатки! Если бы не строжайший приказ, ни одного фронтовика туда и на канате бы не затащили. А вообще мои однополчане, особенно сибиряки, понимали толк в банном деле.

Солдаты обожали собственные баньки, по старорусскому обычаю - с раскаленной каменкой, с сухим паром да березовым веничком, чтобы все честь по чести. Вот тут уж настоящая услада телу и душе, "жарами жареной и морозами печеной". Как дорвется солдат до такого рая - парится до смертной истомы, до беспамятства. А исхлестав себя вдоль-поперек и крест-накрест, бултых в свежевыпавший снег. Покатается хорошенько - и опять на полок. А после такой бани точно заново человек рождается, всю неделю по траншее гоголем ходит.

Разумеется, в наступлении было не до бани. А как встанет пехота в оборону или на передышку в прифронтовой полосе, тут перво-наперво и возникает банный вопрос. И начинается строительство по всем правилам.

После зимнего успешного наступления заняли мы оборону на реке Осьме, на Смоленщине. Река эта протекала по нейтральной полосе как раз перед нашими позициями, а на правом фланге батальона крутым коленом заворачивала в тылы. Вот тут-то, в излучине, на самом берегу и решено было соорудить батальонную баню. Прорабом был назначен отменный специалист банного дела старый пулеметчик Бахвалов, которого наша молодежь звала попросту дедом. Приказано - сделано. После сам комбат объявил деду Бахвалову благодарность и предоставил пулеметчикам почетное право мыться первыми.

Стояла ранняя весна. Зеленые листочки в лесу только что проклюнулись, так что березовые полуголые ветки, на мой взгляд, совсем не годились для банных веников. Однако дед Бахвалов с пулеметчиками из этих розог навязал целую кучу огромных веников и на мое критическое замечание ответил с усмешкой: "Сибиряку в самую плепорцию".

Днем, после обеда, я сняла с обороны половину своего взвода и повела пулеметчиков в баню. Настроение у людей было праздничное - как только вылезли из траншеи, запели свою любимую:

Здравствуй, милая Маруся!

Здравствуй, цветик

го-о-лу-бой!..

На крутом берегу Осьмы, в буйной заросли орешника, в знойном мареве томилась банька, срубленная "в лапу" из сухих сосновых хлыстов. Ее прожаренные стены, казалось, звонко гудели. Над круглой жестяной трубой струился домовитый сизый дымок.

И тут же на поляне, на разостланной плащ-палатке, лежала целая куча солдатского добра: белье, полотенца, брусочки мыла по норме, новое летнее обмундирование, сапоги яловые и кирзовые, ботинки "на гусеничном ходу". И чего-чего только тут не было! А над кучей, как Кощей над златом, раскрылатился наш ротный старшина Максим Нефедов.

Дед Бахвалов выбрал веник поменьше и с поклоном протянул мне: "Попарьтесь-ка во славу, пока мы шурум-бурум получаем".

Поблагодарив, я вошла в предбанник, нерешительно заглянула в парилку, да так и отпрянула. Ад кромешный! Преисподняя. Раскаленным воздухом меня едва с ног не сшибло.

- Нет, - сказала я, возвращая деду веник, - что-то у меня нет желания изжариться заживо. Помоюсь после всех, без пара.

Солдаты засмеялись и с веселым гомоном повалили в баню. Нижнее белье, полотенца и мыло принял дед Бахвалов. Все остальное на весь взвод получала я. И не торопилась: пусть ребята попарятся всласть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии