Покидая Аркадию. Книга перемен

За два дня до свадьбы случилась беда. Кто-то из черных убил Жульку – изнасиловал, задушил и бросил голой в кустах у реки. Жулькину одежду не нашли.

Жульке было пятнадцать, она была дочерью спившегося Димона Жулина и его шалавой жены-пьяницы Нинки, и весь городок знал Жульку как пьянчужку и шлюху.

Старуха Нехаева и ее сын видели мужчину, который вылез из кустов и скрылся, но опознать его не смогли: «Эти черные все на одно лицо, да и темнело уже».

Убийство взбудоражило городок. Мужики пообещали перебить «всю черноту».

Аспирин спрятал своих рабочих в подвале и зарядил ружье.

Люба забилась в кладовку рядом с кухней и плакала не переставая.

– Что делать будем? – спросила Аглая.

– Сделай им бутербродов с сыром, что ли, – сказал Аспирин. – Разберемся как-нибудь. Денег за июль я им пока не платил, в случае чего – сэкономим на этих, других наймем.

Аглая отнесла в подвал бутерброды и чай.

Когда она вернулась, Аспирин в кухне пил водку с полицейскими – Толиком и Серегой.

– Значит, Карим, – сказал Толик. – Решай, Саня.

– А чего решать? – Аспирин смотрел в пол, хмурился. – Решать тут нечего. Карим мне нужен, пацаны. Во как нужен.

– Тем более, – сказал Серега.

– А точно он? – спросил Аспирин.

– В его машине нашли. – Толик достал из кармана полиэтиленовый пакет. – Трусы, лифчик… трусы грязные… это улики…

– Ладно, – задумчиво проговорил Аспирин. – Пойду поговорю с ними.

Аглая нарезала колбасы, полицейские выпили и закусили.

Через полчаса вернулся Аспирин. За ним брел таджик. Аглая попыталась вспомнить его имя: кажется, Файзулла…

– Давай сюда. – Аспирин взял со стола пакет с уликами. – Договорились там, этот пойдет. Оформили тряпки?

– Еще нет, – сказал Толик.

Аспирин разорвал пакет, протянул Файзулле одежду, тот взял трусики, положил в карман.

– Нет, – сказала Аглая, – не трусы – лифчик. На лифчике следов нет.

Аспирин забрал у таджика трусики. Файзулла свернул лифчик, сунул в карман.

– А не расколется? – спросил Серега, с сомнением глядя на таджика. – Дохлый какой-то…

– Жены нет, детей нет, – сказал Аспирин. – Проголосовали они все за него. Демократия. Он тоже голосовал.

– Тебя как зовут? – спросил Серега.

– Файзулла он, – сказала Аглая.

– Ну пойдем, Файзулла, – сказал Толик. – Налить ему, что ли, напоследок?

Серега налил в стакан водки, протянул таджику, тот выпил залпом, вытер рот рукавом и пошел за полицейскими.

– Давай сюда трусы, – сказала Аглая.

Аспирин отдал ей трусы.

Она спустилась в сад, развела костер, бросила трусы в огонь. Опустилась на корточки, закурила. Неслышно приблизилась Люба, села рядом, прижалась головой к колену Аглаи и заплакала. Аглая обняла ее за плечи.

В середине августа Аспирин и Аглая сыграли свадьбу.

Под гулянку арендовали кафе «Техас», которое когда-то называлось «Дружбой». Гостей было много. Пришла даже мать убитой Жульки – бритоголовая Нинка, надевшая по такому случаю платок с узором, платье с подвернутыми рукавами и кроссовки. Она с порога выпила фужер водки и закусила конфеткой. На нее косились, но помалкивали.

Андрей Иванович Замятин и Евсей Львович Евсеев-Горский сидели на почетных местах. Когда дошла очередь до подарков, Евсей Львович потребовал тишины и вручил Аглае обувную коробку, перевязанную шелковой ленточкой, и ключи от красного автомобиля с открытым верхом. Пока Аглая целовалась со стариком, Аспирин открыл коробку и сказал: «Ну ни хера себе!» Аглая заглянула в коробку – она была доверху набита пачками пятитысячных в банковской упаковке. «Тут миллионов пять, – сказал Аспирин. – Или больше». Андрей Иванович подарил пятьдесят тысяч рублей, старинные жемчужные бусы, доставшиеся ему от бабушки, и золотой портсигар царских времен – с игривым Амуром на крышке и надписью «От поклонников и поклонниц дорогому нашему дусе Арнольду Георгиевичу».

– Дуся, – сказал Аспирин. – Ну ни хера себе. Ну старики.

К нему подошел полицейский Толик.

– Пацаны сейчас позвонили, – сказал он. – Фатима эта твоя в своего Карима стреляла.

– Какая Фатима? – спросил Аспирин.

– Ну как ее… у вас живет которая…

– Люба, что ли? – спросила Аглая. – Мать Люба?

– Ну Люба. Взяла ружье – и из двух стволов.

– И чего?

– Ничего. – Толик расхохотался. – Промахнулась. Сейчас плачет, дробь у мужа из жопы выковыривает…

– Дело завели? – спросил Аспирин.

Толик махнул рукой.

– Да ну их! Дело еще заводить… Чурки ж!

– Они наши чурки, Толик, – сказала Аглая. – Разберутся между собой.

– Горько! – закричал Андрей Иванович.

Молодые стали целоваться, а гости – считать.

– Откуда у тебя портсигар? – спросил Евсей Львович.

– От верблюда, – ответил Андрей Иванович.

– Небось от деда-чекиста, – сказал Евсей Львович. – Вот уж пограбил он купцов да дворян, вот уж пострелял…

– Ты деда не тронь! – закричал Андрей Иванович. – Он за родину погиб!

– За родину, за Сталина, – сказал Евсей Львович.

– Что, кипит говно еврейское, покоя не дает? Не дает покоя Сталин?

– Вертухай! – закричал Евсей Львович.

– Дерьмократ пархатый! – закричал Андрей Иванович.

– Горько! – закричала вдруг Нинка Жулина, сорвав с бритой головы платок и выбежав на середину зала. – Опять горько! Подсластить бы! Эх и подсластить бы!..