Покидая мир

И уж я их потратила! Во-первых, я учла все рекомендации и пожелания руководителей секторов по поводу того, какие «лакуны» необходимо заполнить в основных фондах. В секторе художественной литературы у нас работал на полставки аспирант из университета Калгари — очень неглупый парнишка по имени Рон. Он оказался настоящим докой, когда дело коснулось выявления «дыр» в наших фондах. Ему я поручила заняться пополнением фонда художественной литературы, выделив на это бюджет в пятьдесят тысяч. Рон был похож на ребенка в кондитерском магазине. Через две недели он явился с ворохом идей и предложений: целые разделы были посвящены литературе бит-поколения, квебекским писателям (на французском и в переводах), забытым романистам Альберты, французскому направлению «нового романа».

Миссис Вудс приходилось отстаивать многие из этих приобретений на заседаниях попечительского совета, члены которого, под влиянием разжигавших страсти писем от Марлин Такер (со мной она после понижения вообще не разговаривала), возмущались тем, что деньги «добросовестных налогоплательщиков» расходуются на «этих битников» и «франкоязычных», а также на книги, «которые никто никогда не будет читать» (именно так, дословно, и говорилось на заседаниях). Миссис Вудс проявила дальновидность и заблаговременно побеседовала с журналистами из обеих крупных городских газет, инициировав хвалебную кампанию: в каждом из изданий появились восторженные публикации об улучшении состояния Центральной публичной библиотеки Калгари и о вкладе в это благое дело попечительского совета, который «поддержал инициативу пополнения фондов библиотеки такими произведениями, которые, придав собранию книг глубину и разнообразие, могут сделать ЦПБ одной из лучших библиотек Канады».

Лесть пришлась по душе членам совета, а Джеральдина Вудс пригрозила миссис Такер увольнением, в случае, если та будет продолжать писать свои грязные письма. Но больше всех кампанией в прессе наслаждался Стоктон Хендерсон. Когда я добыла редчайшее издание «Домби и сын» Диккенса, выторговав его у книготорговца в Лондоне за четырнадцать тысяч долларов, и подписанный экземпляр первого издания «Улисса» Джеймса Джойса, изд. «Шекспир и К°», всего за пятьдесят восемь тысяч, Хендерсон пригласил в библиотеку журналистов, чтобы продемонстрировать им находки. Он поведал, что сам вышел на след этих сокровищ. Потом он, должно быть, наслаждался, читая панегирики журналистов, а те восхваляли его на все лады, восхищаясь тем, что юрист нефтяной компании оказался библиофилом и знатоком раритетов.

— Боже, я чуть не подавилась, когда это прочла, — заявила на другой день Рут. — Этот парень возомнил, что он Медичи, ни дать ни взять папа-меценат, Борджиа провинциального канадского разлива. «Библиофил и знаток раритетов»! Ах да, он еще и Пьер Трюдо.

Я лишь чуть улыбнулась, слушая ее. Рут это приметила:

— Как вы себя чувствуете, Джейн?

— Все прекрасно.

— Уверены?

— Разумеется, уверена. С чего бы мне не быть в этом уверенной?

Это прозвучало неубедительно, потому что я почувствовала: Она знает.

— Вам не нужно было приходить сегодня на службу, Джейн.

— Но я хотела прийти. Мне необходимо было прийти на работу.

— Ну и ладно, если так вам лучше.

Какое там лучше! Как мне может быть лучше в первую годовщину смерти моего ребенка?

— Знаете, если вы почувствуете, что вам трудно здесь оставаться, — продолжала Рут, — просто идите домой. Все поймут.

— Вот в этом вы ошибаетесь, Рут. Никто никогда не сможет этого понять. Да я этого ни от кого и не жду. А теперь простите, мне нужно идти работать.

Я заперлась в кабинете и просидела так до конца рабочего дня. Рут была права. Не следовало мне приходить сюда. Я уже давно с ужасом ждала наступления этого дня. Все говорят, что первая годовщина тяжелой утраты особенно мучительна, и не только из-за осознания того, что прошел уже целый год с тех пор, как рухнул твой мир, но и потому, что время — никакой не лекарь. Итак, я заперлась в кабинете и пялилась на экран компьютера, пытаясь сосредоточиться на первом издании «Алой буквы». Мне удалось разыскать торговца в Кейптауне (ближе ничего не нашлось), предлагавшего один экземпляр. Но он запрашивал заоблачную цену — тридцать тысяч долларов. Теперь я пыталась выяснить рыночные цены, чтобы решить, стоит ли тратить столько денег на эту книгу (решила, что не стоит), в глубине души прекрасно понимая, что эти детективные расследования — лишь хитроумная уловка, позволяющая на несколько минут отвлечься от того кошмара, который и теперь, двенадцать месяцев спустя, наполняет собой каждый день и каждый час.

Наконец рабочий день подошел к концу, и в шесть часов я надела пуховик, шапку, шарф, перчатки — все, что необходимо для защиты от мороза в зимнем Калгари, — и, покинув свое убежище, вышла в темноту.