Форбс был удивлен, немного встревожен и не мог сразу отказать ей. Он был во власти чего-то большего, чем эмоции. Он был втянут в шелковую паутину самой могущественной из всех вещей: в женское желание материнства. Ивонна заговорила опять, прижавшись к нему своей мягкой, полной щекой.
— О, Форбс, давай попробуем завести ребенка. Это так украсит нашу жизнь! Не заставляй меня ждать еще.
Ивонна была нежной, желанной и просящей. В этот момент в ее сердце не было места для Стивена. Только эхо всех советов, которые дал ей доктор, собственное искреннее желание сделать Форбса счастливым и искренняя вера в то, что ребенок сделает сильнее связь между ними и отгонит все воспоминания, связанные со Стивеном Байстом.
Форбс не ответил, но прижался к ней и страстно поцеловал в ее нежные, притягивающие губы. С чувством одержанной победы Ивонна дотянулась до выключателя и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в темноту…
7
Накануне Рождества майору Джеффертону и его жене можно было только посочувствовать. Форбс был вынужден встречать это Рождество в одиночестве. Рано утром Ивонну забрали в Фэйдовскую больницу. Она была очень больна. Только два месяца назад она была в той же больнице и перенесла операцию, которая чуть не стоила ей жизни и чуть не лишила ее надежды вообще когда-нибудь стать матерью. Ивонна страстно желала иметь ребенка и верила в то, что это будет единственной серьезной целью в их с Форбсом жизни, которая сделает их ближе друг к другу и сотрет все ее сожаления о прошлом.
Форбс был внимателен, хотя и не хотел показывать, что волнуется. У них уже все было приготовлено для малыша. Но случилось несчастье — Ивонна не стала матерью. Она едва выжила и тяжело все пережила.
Ивонна выписалась из больницы совсем разбитой. Форбс получил отпуск и повез ее в Верхний Египет. Они провели десять дней в Луксоре, который Ивонна нашла неземным городом, красивым и романтичным, и умиротворяющим после суматохи огромного военного лагеря в пустыне.
Здесь Ивонна восстановила свои силы. Но после возвращения в лагерь она вновь почувствовала себя подавленной. Форбс делал все от него зависящее, но знал, что потерпел поражение в попытке вернуть ей уверенность в себе.
Ивонна уверовала, что ей не суждено иметь детей, что беременность всегда будет заканчиваться вот так — операцией. Это породило в ней комплекс неполноценности и отбило интерec к работе в Совете офицерских жен. Ее же успех у мужчин и вовсе стал ей невыносим.
Даже новая дружба и хорошие советы полковника Колдера не могли вернуть ей уверенность в себе. Она так и жила в состоянии подавленного смирения. Доктор посоветовал Форбсу не беспокоиться и объяснил состояние Ивонны последствиями операции и потери ребенка, которые со временем пройдут.
Но тут еще одно испытание.
У Ивонны случился третий приступ дизентерии и самый худший.
Форбс в Рождество не пошел ни на одну из вечеринок. Его жена была серьезно больна. В конце Дня Подарков, несмотря на соляные инъекции и все, что могли сделать доктора и медсестры, было опасение, что Ивонна умрет. Форбс, обычно спокойный и рассудительный, зная, что происходило в последние сорок восемь часов, с ненавистью смотрел на готовящихся к празднованию Рождества служащих и едва сдерживал проклятия. Он понимал, что может потерять свою жену. Он уже отправил телеграмму ее родителям и получил ответ, умоляющий не скрывать правду. Миссис Лэнг сообщала, что собирается вылететь к дочери.
В течение всех этих страшных дней доктор Колдер был источником силы не только для Форбса, которого он регулярно посещал, но и для самой Ивонны. Используя свое положение в больнице, Колдер мог сделать для нее очень много. Она лежала в отдельной палате, и самые критические часы Колдер проводил возле Ивонны, хотя и не был специалистом по ее болезни.
На Рождество, когда температура у Ивонны поднялась до критической отметки, она бредила и все время просила позвать Стивена.
Форбс сидел рядом с ней. Впервые за два года совместной жизни он вспомнил о дружбе Ивонны с художником Байстом и был сражен мыслью, что воспоминания о нем все еще владеют Ивонной.
Безмолвный и изнеможенный он присел на край ее кровати и, сложа руки, смотрел на жену. Ивонна была почти неузнаваема, мертвенно-бледная кожа туго вытягивалась над костями, ее лицо выглядело, как смертельная маска, губы потрескались и были бесцветными. Под ее большими, безумно горящими глазами зияли черные впадины. Ее взгляд непрерывно блуждал. Медсестра завязала сзади густые каштановые волосы Ивонны. Она мотала головой из стороны в сторону и стонала: «Стивен».
В это время полковник Колдер и Форбс были рядом с ней. Их взгляды встретились. И Колдер увидел глаза Форбса. Безнадежный, испуганный взгляд. Стивен пытался успокоить мужа Ивонны как только мог. Зная всю историю Ивонны, Колдер хорошо понимал, что испытывает в эти часы Форбс, когда Ивонна так близка к смерти и думает о другом.
Стивен Колдер взял жалкую тонкую руку Ивонны и пожал ее.
— Я здесь, Ивонна, моя дорогая, — сказал он мягко, — не беспокойся. Я сделаю все, что поможет тебе.