Поклонник Везувия

Мать, конечно, не может ждать от ребенка, что он будет любить ее так же сильно, особенно когда ребенок уже взрослый, но мне было довольно и того, что она во мне нуждалась и хотела, чтобы я всегда была при ней.

Жизнь, как я сказала, шла как нельзя лучше, вот только Чарльз все время печалился из-за денег и заставлял нас экономить каждый пенни. Ему ничего не стоило пойти и купить себе большую старую картину в золотой раме, уж, наверно, не за одну гинею, а потом он повышал голос на мою деточку, если в ее тетрадке, между четырехпенсовиком за Яйца и двенадцатью шиллингами за Чай, видел двухпенсовик Бедняку. Но все-таки он был к ней очень добр, называл своей милой девочкой, а она его отчаянно полюбила и только и думала, как бы ему угодить, и он к ней нежно привязался, я это по его лицу видела, я знаю мужчин. И он дал нам денег, чтобы мы съездили на две недели на морские купания, полечить крапивницу на ее чудных коленочках и локоточках. И еще он платил той семье в деревне, где воспитывали ее младенца, очень это было благородно с его стороны, ведь ребенок-то был не его, а сэра Гарри, а тот про дочку и слышать не желал.

И все бы хорошо, да только Чарльз оказался не такой замечательный, как мы думали. Потому что он решил отказаться от моей бесценной девочки и жениться на деньгах, только не нашел храбрости в этом признаться, обманул ее, и, хотя потом все обернулось к лучшему, сперва сердечко моей доченьки истекало кровью, покуда она с этим не смирилась. У Чарльза был богатый дядюшка, и Чарльз хотел, чтобы дядя заплатил его долги. Он постоянно писал этому дядюшке письма, но он и правда очень его уважал, смотрел снизу вверх, дядя был очень высокий, впрочем, как и Чарльз, такая уж у них порода. Очень они были похожи, оба приятные мужчины, только дядя не был все время такой озабоченный. Он тогда приехал в Англию, потому что умерла его жена, валлийка, и ему пришлось везти тело домой, не хотела она лежать в языческой земле. И он стал нас часто навещать. Не думаю, чтобы он уже тогда положил глаз на мою красивую девочку, скорее, это Чарльзу хотелось, чтобы так было, но тут никогда нельзя сказать, похоть мужчинами завладевает быстро. А потом, не успели мы оглянуться, дядя уехал туда, где он жил, он там был очень знатный, так Чарльз сказал, и Чарльз захотел, чтобы мы обе поехали к дяде погостить, чтобы моя деточка выучилась итальянскому, и французскому, и игре на рояле, и всему, что умеют настоящие леди. А моя девочка, которая никогда не упускала возможности учиться, сказала «да». Она была так рада, что увидит чужие земли, увидит то, про что читала в книжках, но, перво-наперво, она делала это ради Чарльза чтобы он мог ею гордиться и сильнее любил. Я точно знаю, что она тогда ничего не подозревала, но все равно заставила Чарльза поклясться много раз, что он за нами скоро приедет, через несколько месяцев. Я не очень хотела ехать, побаивалась немного, да и что это, трясти старые кости по таким дорогам да по горным местам. Я узнала, что нам надо будет пересечь Альпы (я тогда думала, что это всего одна гора), и что страны там все очень опасные, и что можно умереть с голоду, потому что еда везде очень острая, перченая. Но я сказала, раз моя деточка хочет ехать, так и я с радостью поеду. И она меня поцеловала.

Путешествие было очень долгое, я и не подозревала, что бывают такие дальние страны, но мне очень нравилось, мы каждый день видели все новые места, но так и должно было быть, мы ведь раньше в эту сторону не ездили. Моя деточка с утра до вечера висела на окне, так ей было интересно видеть все, чего она раньше не видела. С нами ехал художник, друг Чарльза, он жил в Риме и возвращался домой, и он сказал, что в наше время все хорошие художники должны жить в Риме. А она ответила: а мистер Ромни не хочет жить в Риме, это с ее стороны было немного лишнее, ведь она имела в виду, мистер Ромни – художник получше вашего. Словами она этого не сказала, но он понял. Моя деточка обожала мистера Ромни, прямо как отца. При расставании с ним она горевала почти так же, как расставаясь с Чарльзом, хоть и была уверена, что увидится со своим художником самое большее через год, а с Чарльзом – через пять месяцев. Откуда же ей было знать, что это будет через пять лет.

Но даже если бы это было и не так надолго, такие перемены и расставание, когда по-настоящему любишь, перенести тяжело. Как я счастлива, что после Кэдогана, прибери Господь его черную валлийскую душу, я больше никогда не расставалась с моей любимой доченькой.