Поклонник Везувия

И опять для Мэри нашлась работа. Я не против красивой жизни с прислугой, только я была много счастливее, выбирая уток для адмиральского канала и присматривая за конюхами и садовниками. И для моей доченьки это тоже были хорошие времена, потому что она знала все про всякие нововведения, уж не знаю, откуда, но знала, все-все. Дом мы выбрали не очень большой, если вспомнить о тех, в которых мы раньше живали, всего пять спален, но так уж он пожелал. А она в каждой спальне установила ватерклозет и умывальник с тазом, свинцовым баком и краном, и ванну, которую должны были наполнять слуги. В Италии, конечно, прекрасно, все эти огромные дворцы, в которых столько комнат, что и не сосчитаешь никогда, но мы теперь были в Англии, где, может, нету искусства и развалин, зато люди знают, как сделать жизнь удобной и приятной. И адмирал, когда его уже отпустили домой, был вне себя от радости, когда увидел этот дом, увидел, как мы все для него обустроили. Для посла тоже нашлось место, и хорошо, а то видно было, что в Англии ему не по себе. Мне было так чудесно, как будто я никогда и не уезжала, а годы в Италии, когда кругом одна иностранная речь, словно куда-то испарились. А этому человеку не хватало его славы, и о деньгах он очень беспокоился, даже хуже, чем раньше. У него всегда с монетой было туговато, но, когда он приехал к нам в деревню, не мог же он позволить своей жене жить там без него, это был бы скандал, то предложил оплачивать половину расходов. И как было потешно глядеть на двух этих прославленных людей, на полуслепого адмирала, выигравшего столько сражений, и старого рыцаря, выросшего вместе с нашим королем, когда они, за столом в какой-нибудь из гостиных, склонялись над счетами от торговца рыбой, от пивоваpa, булочника, мясника, молочника, торговца свечами и считали фунты, шиллинги и пенсы, а затем, как сойдутся, ставили, внизу тетрадной странички свои знаменитые подписи. Мужчины всегда так носятся со своим величием, никогда не дадут о нем забыть, и меня смешило, что они ведут себя точь-в-точь как женщины.

С адмиралом все шло по-старому, он был из тех мужчин, которые не меняются. Никогда не видела, чтобы кто-то так боготворил женщину, он по-прежнему не мог отвести от нее глаз. Когда она входила в комнату, у него лицо светлело, даже если она вышла всего минуту назад, но ведь и со мной, когда она входила в комнату, всю жизнь бывало то же самое. Но я была ей мать. Нет любви сильнее той, какую испытывает безмужняя женщина к своему единственному ребенку. Ни один мужчина не чувствует такого к женщине, ни женщина к мужчине. Но, должна сказать, адмирал любил ее почти так же, как и я, старуха-мать. Хотя, если подумать, мы любили одну и ту же женщину, самую прекрасную женщину на всем белом свете. И мне досталась радость знать ее всю жизнь, а он знал ее всего семь лет.

Мы очень грустили, когда помер ее муж, несмотря на то, что они этого ждали и даже рассчитывали на это, оно и понятно, ведь тогда они смогли бы взять к себе своего ребенка, и мы стали бы настоящей семьей, особенно если бы жена адмирала тоже умерла или дала бы ему развод. Старик не очень страдал, он просто перестал удить рыбу, это был первый признак. Потом он сделался неразговорчив, и в феврале слег, а в конце, когда ему стало хуже, попросил перевезти его в лондонский дом, там был красивый дом с богатой мебелью, ее купила моя душенька, продала все свои драгоценности. Ходила за ним в основном я. Он мне доверял, потому что я тоже старая, хоть и не такая старая, как он, я была еще очень крепкая. Я растирала ему ноги. В апреле он скончался, очень тихо, а моя девочка и адмирал были при нем, держали его с обеих сторон.