Поклонник Везувия

Будучи влюблены и не способны это признать, они с удовольствием предавались разговорам о любви вообще. Есть ли чувство более сладкое и жестокое, – сказал Уильям. – Сердце переполнено так, что не можешь говорить, а можешь лишь мечтать и петь – вам знакомо это чувство, Катерина, знаю, что знакомо. Иначе вы не понимали бы с такой полнотой того, что чувствую я, – чувствую, но вынужден скрывать.

Любовь – всегда жертва, – сказала в ответ Катерина (и она знала, о чем говорит). – Но тому, кто любит, дарована лучшая доля, чем тому, кто позволяет себя любить.

Мне не нравится быть несчастным, – сказал Уильям.

Ох, – вздохнула Катерина и поведала о том, как давно чувствует себя несчастной, не имея для этого, казалось бы, никаких оснований, – ведь она до сих пор униженно благодарна Кавалеру за то, что тот на ней женился. Уверенная в своей некрасивости – и презирающая себя за суетность подобных мыслей, – она с благоговением гадкого утенка взирала на элегантного мужа, который, с его длинным орлиным носом, стройными ногами, тонкими замечаниями, пристальным взглядом, казался таким привлекательным. Она до сих пор тосковала по нему, если он отсутствовал дома более одного дня, у нее до сих пор слабели колени, когда он входил к ней в комнату… Она обожала его силуэт.

Вы не осуждаете меня? – тихо спросил Уильям.

Дорогой мальчик, вы сами осуждали себя достаточно. Вам лишь нужно неуклонно идти к той высокой цели, к которой вы в душе стремитесь. Ваше чистосердечие, деликатность чувств, музыка, которая нас объединяет, – прошу, скажите, что в сердце вашем живут чистые помыслы.

Взаимные уверения в природной чистоте, невинности – неважно, насколько различно их окружение, насколько порочна его жизнь.

Уильям, сопротивляйтесь обольшеньям этой нежной, но преступной страсти! Так называла она любовь юноши к особам одного с ним пола – такая любовь не могла не пробудить никогда не засыпавшего в ней стремления осуждать. Зато ее мужа – среди друзей которого были Уолпол и Грэй, патрон жуликоватого ученого, переименовавшего себя в барона Д…Анкарвилля (он составлял издание, посвященное вазам Кавалера) – наклонности Уильяма нисколько не шокировали: и в те времена в мире собирателей произведений искусства, особенно античного, имелось необычайно много мужчин, питавших слабость к лицам своего пола. Кавалер гордился тем, что свободен от предрассудков. Однако он считал подобное пристрастие недостатком, которое делает своего адепта социально уязвимым, а иногда, увы, подвергает его опасности. Невозможно забыть ужасный конец великого Винкельмана – двенадцать лет назад в дешевой гостинице в Триесте он был забит до смерти молодым карманником, после того как вздумал показать ему сокровища, которые вез в Рим. Будь осторожен, Уильям! Придерживайся мальчиков своего круга.

* * *

Они оба не вписываются в окружающую действительность, оба любят то, чего не могут получить. Поэтому они союзники. Она защищает его, он дает ей возможность почувствовать себя желанной. Каждый из них так удачно удовлетворяет потребности другого. Как лестно было бы для обоих, если бы их считали любовниками. Это означало бы, что его считают способным любить женщин, а ее – все еще привлекательной. И обоих – храбрецами, способными отбросить все предосторожности. Подобные отношения, очень редко приводящие к постели, есть одна из классических форм проявления гетеросексуальной платонической любви. Вместо удовлетворения желания здесь возвышение духа. Они – тайное общество из двух человек, они постоянно на взлете, в экзальтации, их возбуждает соучастие.

Их голоса стали глубже. Разговоры перемежаются долгими паузами. Руки соприкасаются над клавишами, ее лицо повернуто к его лицу, она склоняется к нему. Потаенные улыбки, замирание в груди, пронзительная красота Скарлатти, Шоберта, Гайдна. Вулканические спазмы игнорируются. На зрелища отвлекаться некогда.

Когда она играет, он зримо видит музыку – та дугой поднимается от ее изящно двигающихся ног, струится сквозь тело, выходит через пальцы. Она наклоняется, прядь ненапудренных волос падает на лоб, чуть дряблые руки изгибаются, словно обнимая клавиатуру, лицо вдохновенно сияет, губы раскрываются в беззвучном стоне – пении…

Любовник сразу узнал бы это выражение лица, любой другой невольно почувствовал бы себя посвященным в тайну: вот какова она с любовником! Ее лицо искажалось, она вздыхала, кивала, загадочно улыбалась – демонстрируя целый спектр, сразу несколько октав эмоций, от одинокого страдания до удовлетворения. Именно тогда Уильям яснее всего видел ее сексуальность, именно тогда его больше всего влекло к ней, он робел, и она трогала его до глубины души. Она так невинно показывает, думал он, что значит для нее музыка, что она с нею делает.

Иногда, – говорила Катерина, – музыка завладевает мною до полного самозабвения, и уже ни моя воля, ни мои желания ничего более не значат, они перестают существовать. Музыка проникает так глубоко, что начинает управлять моими движениями.

Да, – говорил Уильям, – я тоже это чувствую.