Поклонник Везувия

Великая цель всякого искусства – разжигать воображение, – заметил поэт. Она согласилась. Художник, преследуя высокий замысел, имеет право отступить от низкой исторической правды. Ей было жарко, она вспотела. Немного погодя она сказала поэту, что читала и до безумия восхищена его «Вертером», и ей очень жаль бедняжку Лотту – как та, должно быть, корила себя за то, что вызвала столь роковую страсть в душе излишне чувствительного молодого человека.

А вам не жаль излишне чувствительного молодого человека?

Ах, – сказала она. – Конечно. Однако… больше жаль Лотту. Она поступала, как считала правильным. И не хотела ничего плохого.

А мне жаль моего героя, – сказал поэт. – По крайней мере, было жаль. Сейчас это ушло в прошлое. Когда я это писал, мне было двадцать четыре. Теперь я совершенно другой человек.

Молодая женщина – ей всего двадцать два – не в силах представить, что стоящий перед нею господин когда-то был того же возраста, что и она сейчас. Ему, верно, столько, сколько Чарльзу. Чудные эти мужчины. Не боятся стареть.

Это история из жизни? – вежливо спросила она.

Все об этом спрашивают, – ответил поэт. – Точнее, всем интересно, со мной ли она приключилась. Должен признаться, в эту историю я действительно вложил добрую часть себя. В то же время, как видите, я здесь, перед вами.

Уверена, ваши друзья очень рады этому, – отвечала молодая женщина.

Думаю, для меня смерть Вертера явилась возрождением, – серьезно сказал поэт.

В самом деле?

Поэт всегда пребывал – и будет пребывать – в процессе возрождения. Признак гениальности?

К великому своему облегчению, она увидела приближающегося Кавалера. Я как раз поздравлял мадам Харт с успехом, – сказал поэт.

Разумеется, блистательный Кавалер – более достойный собеседник для этого высокомерного человека. Пусть мужчины общаются, а она будет слушать.

Однако в беседе с поэтом Кавалер преуспел ненамного более. Они не слишком понравились друг другу.

Кавалер не читал знаменитой слезливой повести о страдающем от неразделенной любви эгоисте, в конце концов решившем застрелиться, – и сильно подозревал, что книга ему бы не понравилась. К счастью, прославленный гость – не только один из самых знаменитых писателей континента и важный министр небольшого немецкого герцогства, у него также есть и научные интересы, главным образом, в геологии, ботанике, ихтиологии. И мужчины принялись говорить о камнях, растениях и рыбах.

Поэт начал со своей теории о метаморфозах растений. Несколько лет я изучал листья, пестики и тычинки многих видов растений, и это дало мне возможность постулировать теорию существования растения-прототипа. С его помощью можно создать бесконечное число растений, каждое из которых вполне может существовать в природе – и многие, кстати, описаны. Здесь же, в Неаполе, когда я гулял по берегу моря, мне пришла в голову новая мысль. А лучше сказать, озарение. Я уверился, что растение-прототип существует в реальности! И после Неаполя намерен отправиться на Сицилию – ведь ее называют ботаническим раем, – где очень рассчитываю его найти. И так далее, и так далее, и так далее.

Едва поэт умолк, разговор подхватил Кавалер, как никогда охваченный страстью к ботанике. Я сейчас занят созданием английского сада в Казерте, на территории дворца. Казерта могла бы составить достойную конкуренцию Версалю, однако я убедил Их величества, что французским стилем не следует чрезмерно увлекаться. И тогда они, следуя моему совету, выписали из Англии самого выдающегося мастера парковой архитектуры. Когда создание прекрасного парка завершится, мы сможем увидеть там Флору во всем ее чудесном многообразии.

Поэт разочарован Кавалером. Он переводит разговор на Италию.

Италия совершенно изменила меня, говорит он. Человек, в прошлом году покинувший Веймар, – совсем не тот, что прибыл в Неаполь и которого вы теперь видите перед собой.

Да, – кивает Кавалер, который интересуется преображением личности (любимая тема поэта) ничуть не более, чем ботаническими или геологическими теориями (при всех своих познаниях в ландшафтной архитектуре и вулканологии). – Да. Полагаю, Италия – самая красивая страна в мире. И, конечно, нет города красивее Неаполя. Доставьте мне удовольствие, позвольте показать, какой восхитительный вид открывается из моей обсерватории.

Красота, обиженно подумал поэт. До чего примитивно мыслит этот эпикуреец-англичанин. Словно помимо красоты в мире ничего не существует! Вот пример человека, не способного вникнуть в суть интересующего его предмета. Обыкновенный дилетант, назвал бы он его, если бы слово «дилетант» не носило лестного оттенка.

Преображение личности, вздохнул про себя Кавалер. Вот пример человека, не способного отнестись к себе серьезно. Кавалеру подумалось, что путешествие по Италии не может до такой степени влиять на личность, и патологический интерес поэта к изменениям в собственной персоне есть не что иное, как проявление чрезвычайного эгоизма.