— Ну, теперь этот олень точно койотам достанется, — сказал тот, что с газетой. — Койотам, воронам и стервятникам.
Он опять развернул газету, разгладил ее и отложил в сторону. Снова положил ногу на ногу. Оглядел всех и покачал головой.
Старик сидел, развернувшись к окну, и смотрел на улицу. Потом прикурил сигарету.
— Получается, что так, — сказал охранник. — Жалко, конечно. Здоровый такой, матерый сукин сын. Так что, отвечая на твой вопрос, Билл, — я и подстрелил оленя, и нет. Но оленина у нас все-таки была.
Оказывается, папаша в это время добыл молодого бычка. И даже припер его в лагерь, подвесил, освежевал по-шустрому, горловину, печень там, сердце, почки, всё завернул в вощанку и прибрал в схрон. Молодой такой оленёк. Но старикан был доволен.
Охранник оглядел парикмахерскую, словно пытался еще что-нибудь вспомнить. Потом взял свою зубочистку и сунул ее обратно в рот.
Старик вынул изо рта сигарету и повернулся к охраннику. Вздохнув, сказал:
— Ты сейчас не стричься должен, а ходить по лесу и искать того оленя.
— Ты еще мне указывать будешь, — огрызнулся охранник. — Старый пердун. Иди ты.
— Сам иди, — сказал старик.
— Ребята, прекращайте. Вы у меня в парикмахерской, — вмешался парикмахер.
— Это
— А ты, попробуй, — предложил охранник.
— Чарльз, — сказал парикмахер.
Он положил ножницы и расческу на столик и опустил руки мне на плечи, словно боялся, что я тоже вот-вот вскочу со стула.
— Альберт, я уже не первый год стригу Чарльза, да и сына его тоже. Давайте закроем эту тему.
Парикмахер посмотрел на одного, потом на другого, и руки его по-прежнему лежали у меня на плечах.
— А вы выйдите на улицу, — оживился тот, который с газетой, явно надеясь на продолжение.
— Хватит, — сказал парикмахер. — Чарльз, я не хочу больше об этом слышать. Альберт, вы следующий на очереди. И вот еще что, — он повернулся к человеку с газетой. — Я вас не слишком хорошо знаю, мистер, но лучше бы вам не встревать.
Охранник поднялся со словами:
— Постригусь как-нибудь в другой раз. Сегодня компания подобралась не очень.
После чего вышел и хлопнул дверью.
Старик снова закурил. Он выглянул в окно. Потом стал рассматривать что-то на тыльной стороне ладони. Потом встал и надел шляпу.
— Извини, Билл, — сказал он. — Мне, вообще-то, не к спеху.
— Ладно, договорились, Альберт, — отозвался парикмахер.
Когда старик вышел, парикмахер подошел к окну и проводил его взглядом.
— Альберт и так, одной ногой в гробу, от эмфиземы легких, — сказал парикмахер, не отходя от окна. — Мы когда-то рыбачили вместе. Он на лосося меня натаскал — от и до. Женщины. Вот они-то старика и заездили. Но и характер у него, конечно, лучше от этого не стал. Хотя, если честно, Чарльз сам виноват.
Человеку с газетой всё не сиделось. Он встал и начал ходить по комнате, останавливаясь и внимательно разглядывая каждый предмет: вешалку для шляп, фотографии Билла и его друзей, календарь с картинками на каждый месяц. Он перелистал все страницы. Он даже тщательно изучил парикмахерскую лицензию Билла, висевшую в рамочке на стене. После чего повернулся и выпалил:
— Я тоже пойду, — и с этими словами вышел.
— Так что, достригать вас или нет? — спросил у меня парикмахер, так, словно это я был во всем виноват.
Парикмахер, крутанув кресло, развернул меня лицом к зеркалу. Он обхватил руками мою голову, с обеих сторон, в последний раз наклоняя ее так, как ему надо. А потом сам наклонился ко мне.
Мы оба смотрели в зеркало, и он все держал мою голову.
Я смотрел на свое отражение, он тоже смотрел на меня в зеркале. Может, что и заметил, но ни слова не сказал.
И все расчесывал пальцами мои волосы. Медленно, словно о чем-то задумавшись. Он расчесывал пальцами мои волосы. Нежно, почти любовно.
Это было в Кресент-Сити, в Калифорнии, возле границы с Орегоном. Вскоре я уехал оттуда. Но сегодня мне вспомнился этот городок, Кресент-Сити, и то, как я пытался начать там с женой новую жизнь, и как в то утро, сидя в кресле у парикмахера, все-таки решил оттуда уехать. Мне вспомнилось ощущение покоя, которое я почувствовал, когда закрыл глаза и пальцы парикмахера перебирали мои волосы, и пальцы были такие нежные, а волосы уже начинали отрастать.