– Я снова выхожу под дождь, – сказал он. – Вымыть сейчас ноги было бы все равно что подтереть зад, прежде чем опорожнишь желудок.
Один из гостей Эзеулу, Ифеме, будто угадав, о ком думает в этот момент хозяин, заметил:
– Белый человек нашел в тебе противника по силам. Но есть в этой истории одна сторона, которая пока что мне непонятна: какую роль сыграл во всем этом сын Нводики из Умуннеоры? Когда мы начнем спокойно разбираться в этом деле, ему придется ответить на парочку вопросов.
– И я тоже так считаю, – заявил Аноси.
– Сын Нводики уже всё объяснил, – вмешался Акуэбуе, взявшийся говорить от имени Эзеулу. – Тот поступок он совершил в убеждении, что помогает Эзеулу.
– Да неужели? – рассмеялся Ифеме. – Ничего себе невинный человек! Этот невинный, я думаю, засовывает шарик
– Вот и я говорю: никогда не верь умуннеорцу, – подхватил сосед Эзеулу Аноси. – Если умуннеорец скажет мне «стой», я побегу, а если он скажет «беги», я замру на месте.
– Этот не такой, – возразил Акуэбуе. – Жизнь в чужом краю сделала его другим.
– Ха-ха-ха-ха, – рассмеялся Ифеме. – Да он только перенял там чужеземные штучки вдобавок к тем, которым обучила его мать. Ты, Акуэбуе, рассуждаешь, как ребенок.
– Знаете, почему сегодня весь день лил дождь? – спросил Аноси. – Потому, что дочь Уденду идет праздновать
– Верно. Их злобность брюхата и кормит младенца – всё разом!
– Что правда, то правда. Они – родня моей матери, но я не перестаю ужасаться им.
Ифеме поднялся, собираясь уходить. Этот коренастый коротышка всегда говорил во весь голос, как будто ссорился с кем-то.
– Эзеулу, я должен идти, – гаркнул он так громко, что его услышали даже в хижинах женщин. – Спасибо великому богу и спасибо Улу за благополучный исход твоего путешествия. Может быть, находясь там, ты спрашивал себя: «Ифеме не пришел проведать меня, уж нет ли промеж нас какой-нибудь ссоры?» Нет, нету ссоры между Эзеулу и Ифеме. Я все время думал, что мне надо навестить Эзеулу; мысленно я уже был с тобой, но мои ноги отставали. Сколько раз я говорил себе: «Завтра я схожу к нему», – но каждый следующий день приносил мне какую-то иную заботу. Еще раз:
– И со мной было то же самое, – вставил Аноси. – Я все время твердил: «Завтра я пойду, завтра я пойду» – как жаба, которая так и не смогла вырастить хвост из-за того, что твердила: «Я иду, я иду».
Эзеулу, который до сих пор отдыхал, прислонившись спиной к стене, теперь весь подался вперед и, казалось, ничего не замечал вокруг, кроме своего внука Амечи, тщетно пытавшегося разжать пальцы деда, сжатые в кулак. Но он по-прежнему внимательно прислушивался к общему разговору и вставлял, когда требовалось, слово-другое. Вот и сейчас он на мгновение поднял взгляд и поблагодарил Ифеме за его посещение.
Амечи вел себя все более беспокойно и наконец расплакался, несмотря даже на то, что Эзеулу позволил ему разжать свой кулак.
– Нвафо, отнеси-ка его к матери. По-моему, он хочет спать.
Нвафо подошел, опустился на колени и подставил Амечи свою спину. Но вместо того чтобы сесть ему на закорки, Амечи перестал плакать, сжал свой кулачок и стукнул Нвафо между лопатками. Все дружно рассмеялись, и Амечи посмотрел на хохочущих людей заплаканными глазами.
– Ладно, Нвафо, уходи; он тебя не любит – ты бяка. Он хочет, чтобы его понесла Обиагели.
И действительно, Амечи послушно залез на спину к Обиагели.
– Смотри-ка! – сказали двое-трое гостей одновременно.
Обиагели с трудом встала на ноги, немного наклонилась вперед, ловким движением подбросила ребенка повыше и направилась к выходу.
– Осторожней, – проговорил Эзеулу.
– Не тревожься, – успокоил его Аноси. – Она свое дело знает.
Обиагели удалилась в сторону усадьбы Эдого, распевая: