Покоя больше нет. Стрела бога

– Как-нибудь он опять увидит Эру, – заметил Нвафо, намекая на то, как однажды ночью Обике уже явилось привидение. История эта рассказывалась так часто, что Нвафо казалось, будто он сам при этом присутствовал.

– На сей раз это будет Идемили или Огвугву, – усмехнулся Эзеулу.

Года три тому назад Обика вбежал однажды ночью в оби и бросился к отцу, весь дрожа от ужаса. Ночь была черная, и собирался дождь. Гром глухо громыхал во влажном воздухе, молнии полыхали беспрестанно.

– Что случилось, сын? – снова и снова спрашивал Эзеулу, но Обика лишь дрожал и не говорил ни слова.

– Что случилось, Обика? – крикнула его мать Матефи, которая уже прибежала в оби и теперь тряслась сильнее сына.

– Помолчи, – сказал ей Эзеулу. – Что ты увидел, Обика?

Немного успокоившись, Обика начал рассказывать отцу, что привиделось ему при свете молнии возле дерева уджили между их деревней, Умуачалой и Умуннеорой. Едва только Эзеулу услышал, в каком месте это произошло, как ему стало все ясно.

– Что же было дальше, после того как ты увидел это?

– Я понял, что это дух, и голова у меня пошла кругом.

– Не свернул ли он в кустарник, убивающий маленьких птиц? Слева?

Уверенность отца придала Обике мужества. Он кивнул головой, и Эзеулу со значением кивнул дважды. В дверях появились остальные женщины.

– Как он выглядел?

– Высокий, выше всех мужчин, которых я знаю. – Обика судорожно глотнул. – Кожа у него очень светлая… как… как…

– Одет он был бедно или так, как одеваются люди большого богатства?

– Он был одет как богач. На нем была красная шапочка с орлиным пером. – У Обики снова от страха зуб на зуб не попадал.

– Возьми себя в руки. Ты не женщина. Был у него слоновий бивень?

– Да. Он нес на плече громадный бивень.

Пошел дождь – поначалу отдельными тяжелыми каплями, которые звонко забарабанили по тростниковой крыше, словно падающие с неба камешки.

– Бояться, сын мой, тебе нечего. Ты видел Эру, Великолепного. Того, кто дарует богатство людям, снискавшим его расположение. Его иногда видят на том месте в такую погоду. Наверное, он возвращался домой из гостей – от Идемили или какого-нибудь другого бога. Эру причиняет вред только тем, кто дает ложные клятвы перед его святилищем. – Эзеулу так увлекся, восхваляя бога богатства, что можно было подумать, будто он сам – гордый жрец Эру, а не верховный жрец Улу – бога, который стоит высоко над Эру и всеми другими божествами. – Уж если Эру полюбит кого-нибудь, богатство польется к тому в дом рекой: ямс у него вырастает с человека, козы котятся тройнями, а куры высиживают по девять цыплят.

Дочь Матефи, Оджиуго, вошла с миской фуфу и миской похлебки, поприветствовала отца и поставила перед ним обе миски. Затем она обратилась к Нвафо:

– Иди в хижину своей матери, она уже кончила готовить.

– Оставь мальчика в покое, – сказал Эзеулу, которому было известно, как бесит Матефи и ее дочку его привязанность к сыну другой жены. – Пойди и позови сюда свою мать. – Он не притрагивался к еде, и Оджиуго поняла, что надвигается гроза. Она вернулась в хижину матери и позвала ее в оби.

– Сколько раз нужно повторять в этом доме, что я не желаю есть ужин, когда все мужчины в Умуаро уже ложатся спать, – произнес Эзеулу, как только Матефи вошла. – Но ты меня не слушаешь. Что бы я ни говорил, это оказывает на тебя не больше действия, чем ветры, что пускает пес, пытаясь задуть огонь…

– Я далеко ходила за водой – к Нванджене, вот и…

– Если тебе нравится, можешь ходить даже в Нкису. Но попомни мои слова: попробуй принеси мне ужин в такое время еще раз, и я мигом выбью дурь из твоей головы.

Когда Оджиуго пришла за мисками, Нвафо подъедал похлебку. Дожидаясь, пока он закончит, она кипела от возмущения. У себя в хижине она пожаловалась матери. Ведь это не в первый раз, не во второй и не в третий! Это повторяется каждый день.

– Разве порицаем мы стервятника за то, что он садится на падаль? – сказала Матефи. – Как ты думаешь, что еще остается делать мальчишке, если его мать кладет в похлебку сладкие рожки вместо рыбы? А на сбереженные деньги покупает себе браслеты из слоновой кости. Но что бы она ни вытворяла, Эзеулу никогда ей ничего не скажет. Зато уж мне он всегда находит, что сказать.