Поколение

— Так. Пустыми разговорами заниматься не будем. Оружие у вас есть. Знаю. «Вис» и маузер. Нужно, чтобы оружие как можно скорее заговорило. Как хранятся у вас пистолеты? Чтобы никакой сырости, подвал тоже не годится. Гестаповцы чаще всего ищут оружие как раз в подвалах. С ума посходили с этими подвалами. Не жалейте масла. Но это не значит, что пистолеты должны плавать в масле, как попчики. Особенно следите за стволом. Если пистолет носите в кармане, вытряхните из кармана пыль. После стрельбы ствол надо прочистить, чтоб блестел как зеркало, смазать маслом, на следующий день опять прочистить и чуть-чуть смазать. Перед боем протереть досуха. Партизан — это не значит браконьер. Оружие досталось нам слишком дорогой ценой.

Петрик склонил голову набок и обвел присутствующих внимательным взглядом. Он сидел, охватив руками согнутое колено, и слегка покачивался всем телом.

— На будущей неделе пойдем на «полотно». Парализовать коммуникации — наша главная задача. Борьба не прекращается. Несколько дней назад у нас сорвалась боевая операция. Баншуц задержал парней с миной, когда те вышли к железной дороге. Я их прикрывал. Пришлось убить баншуца и его собаку. Мы взяли автомат «бергман» и подзорную трубу. Этот идиот носил морскую подзорную трубу… времен Колумба.

— Это был Горбун? — спросил Стах, который слышал, как рабочие обсуждали этот случай на фабрике.

— Да, Горбун. Пятьсот спекулянтов помолились за мое здоровье, — рассмеялся Петрик. — Так. Контакт буду с вами поддерживать через Суковатого, адрес его я знаю. Вернее, не знаю, а помню зрительно. Старайтесь не запоминать названий улиц и номера домов. Запоминайте зрительно, так безопаснее. Со мной связь держите через Александру или, если дело будет срочное, через Стройного. — Петрик еще раз с головы до ног оглядел ребят. Взгляд его задержался на ногах Стаха, обутых в полученные по талонам стоптанные ботинки на деревянной подметке.

— Сапог нету?

— Нету.

— Встань, пройдись.

Стах прошелся.

— Нет, приятель. Так дело не пойдет. Это для партизана не обувь. Как ты будешь бегать, прыгать, перелезать через забор? Никуда не годится. Ты что, бедно живешь?

— Да, небогато.

— Я постараюсь достать тебе сапоги. Какой у тебя размер?

На папиросной бумаге рядом с именем «Бартек» он поставил цифру.

До трамвайного кольца они шли пустырями, скользя по размокшей глине огородов. Шли быстро, широко взмахивая руками, ловя открытым ртом стремительный ветер с юга. В поле повеяло весной. Пахло влажной землей и перегнившей свекольной ботвой, оставшейся с прошлого года. Склоненный над парниками огородник крикнул что-то, недовольный тем, что топчут его участок. Ясь Кроне ответил ему отборной руганью. Его распирал молодой задор, он жаждал сразиться с целым светом.

— Чего дурака валяешь. Зачем зря человека обидел? — Петрик остановился и схватил Яся за руку. — Нашего, трудового человека. Глуп ты, браток, вот что. Велел бы я тебе подойти к нему да извиниться, но знаю, что получишь мотыгой в лоб, и поделом. Держи себя в руках. Не бросайся на людей. Думаешь, большой да сильный вырос, значит, все можно?

Расстались они у трамвайного кольца. Петрик плотнее запахнул полы брезентового плаща и ушел, придерживая руками шляпу. Ветер под вечер усилился, он гнал по небу бурые клочья туч.

— Весна, ребята, ей-богу, весна! — крикнул Стах и хлопнул себя по бокам, точно птица крыльями.

Наконец-то пришел командир и влил в них неукротимую жажду деятельности.

Это был счастливый и значительный день.

XIX

— Слышали, жиды войну начали. Ой, войну начали с немцами!

Сообщая новость, мастер Слупецкий старался придать своему голосу еврейские интонации. Юрека передернуло. Он, как ножом, полоснул мастера взглядом и проворчал:

— По-моему, пан Слупецкий, в этом нет ничего забавного.

Склоненные над верстаками спины распрямились. Люди глядели, затаив дыхание. Впервые в истории фабрики простой рабочий поучал мастера. Слышно было только, как за стеной монотонно гудели машины, а в столярном цеху ни один рубанок не свистнул, ни один молоток не стукнул.

— Мне тоже кажется, что в этом нет ничего смешного… — неожиданно ввернул работавший за соседним верстаком Фиалковский.

Посыпались вопросы. Говорили все сразу. Мастер умолк, его спина в сером парусиновом кителе ссутулилась, и, не сказав больше ни слова, он ушел в механический цех.

— Он тебе этого не простит, — предупредил Юрека Фиалковский. — Показал быку красную тряпку — теперь он не успокоится.

— Плевал я на него, — ответил Юрек. — Слушать тошно, Фиалковский. Эта скотина все уши прожужжала: «Ох, уже эти жиды, чтоб их черт побрал, их убивают, а им хоть бы что. Мы бы никогда до этого не допустили. Что за паршивый народ, даже противно. Хорошо, что немцы навели в этом деле порядок…» А теперь, когда евреи восстали, он издевается над ними, понимаешь, Фиалковский. Человечности его уже никто не научит. Я бы таких убивал на месте или возил в клетке с надписью: «Прошу плюнуть мне в морду».