Поколение 40-х

– Все, больше не могу, будь, что будет, не пойдем прятаться. Началась бомбежка, бомбы рвались вокруг, две женщины обнявшись, зажав нас малышей в кружок, замерли в ожидании. Вой и взрывы были страшные. Мы, замерев, не плакали, понимали успокаивать незачем. Вдруг раздался жуткий свист, что мы все оглохли. Совсем рядом слышались взрывы. Потом все стихло, но, ни мать, ни бабушка не могли разжать объятья, которым нас обхватили. Было оглушающе тихо. Постепенно, придя в себя, мы вышли из дома. И что же? Перед самым нашим окном в земле торчал хвост от снаряда, который глубоко зарылся в землю и не разорвался. Но не это потрясло нас, бомба угодила прямо в нашу спасательную землянку, и разнесло ее в клочья по всему двору.

– Спас Господь бедных сироток, – выдохнула бабушка, видно их ангел-хранитель был на страже, слава тебе Господи, что защитил. Долго снаряд торчал у нашего окна, и мы все боялись к нему подходить, вдруг взорвется. И только, когда немцев погнали от Москвы, саперы его вытащили и взорвали за домами. Бои шли прямо перед нашим городком у речки. Наши были в городке, а немцы за рекой.

И нас, оставшихся в городке несколько семей, командование спешно вывезло прямо под бомбами в лес, где отрыли для нас землянки, был октябрь, уже заморозки, дожди. Вода сразу заполнила ямы и образовался лед. Тогда этот ледяной пол толсто закрыли еловыми лапами. Вместо печки, бочка из-под горючего и стол на четырех вмерзших в лед столбиках, вся мебель. Да, самое главное это деревянные нары по всей землянке почти у ее потолка, да железная труба над ними, что выходила от бочки в маленькое окошечко под потолком. На них мы спали, ели, играли – в общем жили.

Одна подвода на две семьи, солдатика, но нам дали на семью одну подводу, нас много. Подвода, то громко сказано, четыре колеса и настил, даже бортиков не было. С собой взять можно только самое необходимое, кое-что из одежды, немного было картошки, да бочка капусты. Ни время, ни места для сборов не было. И стоит передо мной вот уже почти 70 лет бешеная скачка под бомбами. Лошадь несется вскачь, на телеге стоит солдатик, стегая ее, а вокруг взрывы, земля от них дождем сыпется на нас, мы все, сжавшись в клубок, объятые ужасом, подпрыгиваем на ухабах. В некоторые подводы попадают бомбы, мы же успели проскочить. Опять нас спас наш ангел-хранитель. Спаслись, тем и счастливы. Мне было 4 года, Мите – 3 года, а Жене 6 лет. У Жени после этого стало болеть ухо, уже после определили, что лопнула барабанная перепонка и ему делали операцию, но неудачно и он всю жизнь не слышал этим ухом. А у меня болела, еще дома ножка, сильно распухла и бабушка меня лечила сама, врачей не было. Дома я потихоньку наступала на укутанную ножку и ходила в одном валеночке, другой на больную ножку не налезал. Было уже холодно. А когда нас увозили в лес, все и думать забыли о моем втором валеночке. Зимой ножку бабушка вылечила, только мне не в чем было выходить на свежий воздух. Женя с Митей выйдут вдвоем погулять у землянки, им весело они вдвоем, а я после, в Жениных валенцах одна, но это все потом. Сейчас глубокая осень, мы на нарах. Бабушка день и ночь топит нашу печку-бочку, мать готовит дрова, если бывает дома. Все они, молодые женщины должны быть на трудовом фронте, на укреплении Москвы. Они рыли окопы, землянки, валили лес. Мать уходила на неделю, а то и больше. Но у кого были маленькие дети отпускали домой проведать. Помню, приходила мать с трудового фронта в телогрейке, ватных штанах, солдатской шапке-ушанке. Зима в тот год была очень холодная, да снежная, а они, женщины, пилят деревья по пояс в снегу. Придет вся мокрая, льдом покрытая. Прежде чем войти в землянку, бабушка ее палкой обобьет ото льда, а уж потом раздевает. Варежки старые, худые не греют, руки замерзли. Так их бабушка вначале заставляет держать в холодной воде или снегу, это чтоб отошли, иначе, если сразу в тепло, болеть будут сильно, боль нестерпимая, мать плачет, бабушка тоже, но руки ее держит в снегу:

– Потерпи касатка, потерпи, а то хуже будет. Потом отмоет ее и уложит к нам на нары и все, что есть теплого на нее, укроет. Мать засыпает, как убитая на сутки. А мы, как зверята сидим на нарах и с грустью наблюдаем, очень уж жалко было видеть, как большая, взрослая мать плачет. Бабушка нам наказывает:

– Вы пострелята там не шумите, дайте матери отоспаться.