Я перестал стричься. Стал потреблять бездну крошечных чашечек убойного, как героин, кофе в маленьких кафе, где шестнадцатилетние мальчики и девочки с серьгами в носу ежедневно изобретали новые заправки для салатов, выбирая специи с наиболее экзотическими названиями («О-о-о, карр-дамон! Ну-ка, сыпани столовую ложку!»). Я обрел новых друзей, без умолку трещавших о том, как ужасно недооценивают южноамериканских новеллистов. Ел чечевицу. Ходил в шерстяных пончо с изображениями лам и курил бравые маленькие сигаретки («Национали», помнится – итальянские). Короче говоря, я взялся за себя всерьез. «Подвальная» субкультура имела строгие каноны: гардероб преимущественно состоял из выцветших либо окрашенных под батик маек с портретами Шопенгауэра, Этель и Юлиуса Розенбергов вкупе с растафарианскими[11]
фенечками и значками. Девушки, все как одна, казались свирепыми рыжеволосыми лесбиянками, парни же были бледны и кислы. Никто, похоже, ни с кем не спал, и сэкономленная энергия уходила на споры о социально ориентированном труде и поиск оптимального, самого политически корректного захолустья, куда можно съездить (в долину Нама в Намибии – исключительно для того, чтобы взглянуть на маргаритки). Фильмы были черно-белыми и часто – бразильскими.КРИЗИС СЕРЕДИНЫ МОЛОДОСТИ: духовный и интеллектуальный крах, наступающий на третьем десятке прожитых лет; зачастую бывает вызван неспособностью функционировать вне учебного заведения, вне упорядоченных социальных структур и сопровождается осознанием своего экзистенциального одиночества в мире. Часто знаменует собой переход к ритуальному употреблению лекарственных препаратов.
Пожив в этой «подвальной» атмосфере, я стал понемногу пропитываться ею. Я практиковал трущобную романтику на ниве профориентации – брался за работу настолько ниже моих способностей, что люди, бывало, взглянув на меня, говорили: «Боже мой, ну конечно же, он способен на большее». Попадались и идейные, культовые подработки. Особенно удачно прошло лето на лесопосадках во Внутренней Британской Колумбии – не самая плохая смесь из марихуаны, вшей и автогонок на спор в старых, битых, разрисованных с помощью пульверизатора «чевеллях» и «бискейнах».
И все это ради того, чтобы попытаться отмыть грязь, оставленную на мне маркетингом, который потакал моему желанию власти без кровопролития, который, в определенном смысле, привил мне ненависть к самому себе. В сущности, маркетинг сводится к тому, чтобы быстро-быстро снабжать рестораны говном – чтоб там думали, будто до сих пор получают настоящие продукты. Это в общем– то не созидание, а воровство, но кому нравится считать себя вором?
Но вообще-то мой побег в иной жизненный стиль не удался. Я всего лишь использовал подлинных «подвальных людей» для своих нужд – как дизайнеры, эксплуатирующие художников для создания своих прибамбасов. Я был самозванцем, и в конце концов мне стало настолько худо, что со мной приключился «кризис середины молодости». Вот тогда-то, когда я дошел до ручки, дело приняло «фармацевтический» оборот, и все утешительные голоса примолкли.
В ТРИДЦАТЬ СКОНЧАЛСЯ, В СЕМЬДЕСЯТ ПОХОРОНЕН
Вы когда-нибудь замечали, как трудно разговаривать после трапезы на свежем воздухе в супержаркий день? Когда печет, как в духовке? Вдали дрожат, растворяясь в дымке, пальмы. Я рассеянно смотрю на лунки своих ногтей, размышляя, достаточно ли получаю кальция с пищей. История Дега продолжается. Она крутится в моей голове, пока мы едим.
Успехобоязнь: боязнь, что, добившись успеха, ты потеряешь свое «я» и никто не будет потакать твоим детским прихотям.