Поколение пепла

— Не забывай, что у нас теперь в два раза больше иждивенцев. Если урожай будет таким же, как в прошлом году, нам придется еще туже затянуть пояса. А если он будет меньше… — Богданов сделал паузу и перевел взгляд на видневшиеся за окном остовы и руины.

В последних лучах заходящего солнца пейзаж Подгорного был зловещим и одному из них напомнил Новосибирск, а другому Прокопьевск.

— Почему ты соврал мне про Мясника? — спросил сурвайвера в лоб Данилов. — Про Мищенко, жившего в городе под фамилией Скоторезов.

— Я не знал, о ком ты говоришь. А когда узнал, было полно других дел, ты так не считаешь? — Богданов усмехнулся. — Война, как-никак. А он человек с правильными взглядами.

— Я считаю, что палачей и садистов надо сначала убивать, а потом спрашивать об их взглядах.

— Тянет на афоризм. Значит, вы поладите. У вас много общего. Видишь ли, Санек, это в фильмах плохими делами занимаются только враги. В суровой реальности этим приходится заниматься и «нашим». Крошить бомбами мирное население, которое живет рядом с военными аэродромами, топить корабли вместе с членами семей эсэсовцев. Пытать пленных «языков» до смерти. Это такие азбучные истины, что мне смешно их тебе разжевывать. А он ни одного невинного человека в своей жизни не убил.

— Володя, тебе пора швы обрабатывать,

Мария появилась, неся эмалированную емкостью с каким-то раствором и марлю.

— Проклятье, — вздохнул Богданов. — Вот видишь, Саня, почему мне может понадобиться твоя помощь?

— В работе с документами, — понял Данилов.

Не так-то просто это делать с одним глазом. Он мог только догадываться, насколько бывшему сурвайверу это неприятно.

На этом чаепитие завершилось, но Александру и так хватило пищи для ума, которая, как несварение, не дала ему быстро уснуть этой ночью, снова и снова возвращая его к мыслям о политических системах старого мира, о мере свободы, справедливости и порядка, о балансе интересов личности и общества. О Ланцелотах, превращающихся в Драконов, и о том, что любой из князей мира сего должен быть именно драконом, а не облаком в штанах. Ему хватил разума промолчать об этом за обедом. Иначе Богданов попенял бы ему за Шварца. Сказал бы, что читать надо русские сказки, а не всяких шварцев и мандельштамов.

«Когда-нибудь я напишу книгу, — решил Данилов, — И изложу в ней историю старого мира. Непредвзято, без гнева и пристрастия. Они мертвы, и незачем бояться их обидеть или разозлить. А мне и потомкам надо разобраться. Почему не смогли взобраться на вершину, на чем споткнулись. Жизненно важно».

* * *

На следующий день состоялись похороны. Александр не помнил, чтобы хоть раз, когда он бывал на кладбище, стоял день с хорошей погодой.

Но этот день выдался солнечным и ясным, хотя и прохладным. Но преждевременно выпавший снег растаял, и только рано утром белый иней на траве оставался напоминанием о приближающейся зиме.

Это были не только поминки по Демьянову лично. Это была одновременно и панихида по всем, кого они потеряли. И, несмотря на то, что она заявлялась как гражданская, отец Сергий отпевал всех, и крещеных, и атеистов, вплетая русские имена в церковнославянскую вязь заупокойной молитвы. К концу дня он почти потерял голос. Все знали, что во время штурма Подгорного он не взывал о милости, а разил врагов из «Калашникова». Поэтому даже закоренелые безбожники смотрели на него с уважением.

Как сам он потом говорил, ему приходилось вносить в ритуалы и тексты небольшие изменения. Но Бог должен был понять и простить такие мелочи, учитывая их необычные обстоятельства.

Многие крестились, проходя мимо гроба, и Данилов не отставал. Вот только значение его жеста поняли немногие. Он ни во что не верил, он только слегка надеялся.

Стоя с венком в руках в толпе людей, Данилов думал, что совсем не знал его. Того, кто лежал в богатом гробу, в парадной форме, которую при жизни никогда не носил и даже не держал в руках. Александр вспомнил про Ямантау, про ауру уверенности, которую в них вселял этот человек. Да, это была большая утрата.

Из своего жизненного опыта Данилов знал, что мало у кого бывает лежание на «смертном одре». Все чаще происходит неожиданно: бац, и тебя уже несут в деревянном ящике. Люди уходят по-английски, не прощаясь, и уж точно не успевают сказать: «Я умираю», и родственники не сидят рядом и не держат руку умирающего. И вот его мнение подтвердилось.

— …Он был нам больше чем просто руководитель, — по щеке у Марии, которая первая произносила речь, скатилась слеза. — Для нас он был как отец родной! И теперь, когда его нет, мы считаем своим долгом продолжить его дело. Покойся с миром, Сергей Борисович. Мы не забудем ни тебя, ни того, что ты для нас сделал.

Она была в черном траурном брючном костюме, ее светлые волосы чуть выбивались из-под платка. Все смотрели на нее, ожидая, что она скажет что-то еще, но девушка кивнула всем и отошла в сторонку, прикрывая нос платочком. Она не претендовала ни на что, кроме роли своего мужа тени. Их обоих, это, похоже, устраивало.