Поколение войны

Место отлично подошло бы для съёмок фильма ужасов. Покосившиеся избы давно обросли мхом и лишайниками, из-под некоторых выросли деревья, чем изрядно пошатнули строения. Редкие крыши остались целыми, а те, что ещё были пригодны, сплошь были покрыты хвоей. Нередко на крышах росли молодые деревца, которым выжить было не по силам, но они всё равно отчаянно тянулись к свету. Через селение отчётливо прослеживалась кабанья тропа. На нескольких домах были видны следы медвежьих когтей. При появлении Хильды из крайнего амбара осторожно выглянула лиса и тут же скрылась обратно. Через час сквозь ветви деревьев на дома упали косые лучи света. Улицы если здесь и были, то их давно не видно и лишь по постройкам можно было их угадать. Если пройти через село, то на другом его конце сыщется ещё более жуткое кладбище, а рядом остатки храма, сложенного из красного кирпича.

В селе было порядка трёх десятков дворов, причём, судя по площади и строениям, жизнь тут кипела в своё время и, вполне возможно, село занимало некое значение в данном районе.

Но всё это не волновало явившуюся сюда валькирию. Здесь она появилась в этом мире и здесь же ей предстоит встретиться с пославшим её сюда.

* * *

Пошёл четвёртый день ожидания архангела в этом захолустье срединного мира. Хильд сидела на куче сосновых лап, в углу одного из уцелевших строений — кажется, это был коровник или что-то в этом роде. В руках у валькирии был кусок обжаренного на костре мяса. Кабанчик был неплох. Рядом с ней стояло изготовленное из нашедшегося здесь ржавого ножа копьё. Уж что-что, а копьё истинная валькирия себе сделает из чего угодно — в данном случае очень удачно оставленный когда-то давно нож. Когда она была здесь впервые, то пропитание она добывала с помощью обычной палки, умело сломанной и ставшей чем-то наподобие рогатины.

Архангела всё нет и нет. Интересно, сколько ещё его ждать?

Это место навевает не самые приятные воспоминания о том, как она попала сюда. О том, как лишилась крыльев и была брошена здесь. Как, словно дикая кошка, осторожно выходила к людям и смотрела на то, как они живут, слушала, как они говорят. И училась быть человеком. Язык трудный, особенно, если его учить подобным образом. Решив, что так дальше быть не может, она поймала в лесу охотника и притащила сюда. Он стал её учителем. Сперва было сложно найти общий язык. Парень был молодой и слегка трусоват, хоть и охотник. Однако привлекательная женщина его явно интересовала, и на контакт он пошёл, несмотря на всю дикость последней.

К себе она его не подпускала ни под каким предлогом. Он почти все четыре года просидел на цепи. Дважды пытался сбежать, но валькирия его возвращала. Она добывала еду и воду по ночам, целыми днями она общалась с пленником. Когда же она начала достаточно осознанно говорить на русском языке, она вывела его и отпустила. Вела длинным крюком, чтоб он при всём желании не смог найти эту деревню и привести туда кого-то.

Сама она её покинула следующей весной. Для неё всё было дико — выродки сделали много разных приспособлений, которые сильно облегчали им жизнь. Одежда её выдавала с головой, её весьма быстро заметили, приехала белая машина и дюжие мужики, не без труда и побоев, но связали её. Она содержалась в некоем доме, где вместе с ней были заключены сумасшедшие. Люди, называвшие себя докторами, много говорили с ней, после чего она услышала непонятный ей диагноз «ребёнок-Маугли». После этого отношение стало более лояльное — её учили всему, как дитя. Несколько раз её перевозили в другие города.

Через несколько лет выпустили — ей подарили жильё: маленькую комнату в коммунальной квартире с отвратительными соседями. Также её взяли на поруки и дали работу. Ещё через несколько лет в стране начались волнения. Работы не стало, и она оказалась не у дел.

Параллельно со всем этим она выясняла всё, что касалось означенного списка испытаний перед началом того, что здесь называли не иначе, как «конец света». Многие верили, что он наступит в новогоднюю ночь двухтысячного года.

Страна, называвшаяся Союз Советских Социалистических Республик, разваливалась на глазах, но это мало волновало ставшую здесь практически своей женщину. В паспорте, который также был дан ей после «лечения», её звали Найдёнова Анастасия Ивановна. Все попытки внушить людям, что настоящее её имя Хильд, расценивалось ими, как подражание неким звукам леса, в котором она выросла. Разумеется, рассказывать им правду смысла не было.