Покорение человеком Тихого океана. Юго-Восточная Азия и Океания в доисторическую эпоху

Из многочисленных съедобных растений, встречающихся на Новой Зеландии, лишь несколько, как можно судить, были действительно важны для человека. Вблизи поселков нередко сажали деревья карака (Corynocarpus laevigatus), дававшие съедобные ягоды. Массивное корневище кордилины (Cordyline terminalis — по-видимому, интродуцент) годилось в пищу после двухдневного запекания в земляной печи, приводившего к карамелизации содержавшегося в нем крахмала. Но главным источником питания маори был, вне всякого сомнения, папоротник (Pteridium esculentum). Корневище папоротника, очень волокнистое, пекли и толкли; съедобный крахмал, высвобождавшийся из жестких волокон, высушивали и хранили на деревянных возвышениях (фата). Хранение съестных припасов составляло для жителей Новой Зеландии с ее сезонной переменчивостью погоды важную проблему. Папоротник хорошо растет на не слишком влажной и не слишком иссушенной почве; особенно много папоротника было в теплых районах о-ва Северный — там его даже специально выращивали, толкли и затем доставляли готовый продукт в другие местности, подчас расположенные довольно далеко. Папоротник сажали на участках, освободившихся после сбора урожая батата, а также на специально расчищенных и выжженных землях. Корневище папоротника сохранялось в земле во время палов, и выращивать его бессменно на одном и том же месте можно было гораздо дольше, чем другие культуры, так как он меньше истощал почву.

Несомненно, из интродуцентов таро уступало батату, который к тому же был для маори и ритуальным растением. Батат давал меньшие урожаи, чем папоротник, и выращивать его было труднее, но его вкусовые качества ценились очень высоко. Наиболее благоприятны для батата легкие, рассыпчатые почвы; он прекрасно рос на вулканических почвах о-ва Северный и на аллювиальных почвах тоже, хотя их структуру — особенно в районе Уаикато — приходилось улучшать: на тысячи гектаров было внесено огромное количество карьерного песка и гравия [1357]. К тому же в умеренном климате Новой Зеландии восстановление почв при переложном земледелии шло куда медленнее, чем в области влажных тропиков: земля должна была отдыхать более десяти лет. Для того чтобы клубни батата сохранили всхожесть в условиях новозеландской зимы, требовались надежные подземные хранилища, защищавшие их от мороза (эти хранилища очень интересны в археологическом отношении).

В областях Ивитини и Ваэнгануи батат сажали весной и убирали осенью, корневища же папоротника убирали в начале лета. Рыболовство и сбор морских моллюсков кормили маори круглый год. Изредка в пищу употребляли собак. В течение зимы маори занимались собирательством и охотой на птиц, но главными в их рационе в это время были заготовленные впрок съестные припасы. За осенним сбором урожая следовал период праздников и пиров [1405, с. 77–78].

К моменту первой высадки капитана Дж. Кука на Новой Зеландии в 1769 г. сильное и воинственное население страны составляло, видимо, 100–150 тыс. человек [1107; 1216], делившихся на 40 племен. К этому времени материальная культура и экономика маори успели претерпеть существенные изменения.

История без археологии

Прежде чем перейти к прозе современной археологии, перелистаем поэтические страницы ранних описаний, полных преданий и романтических легенд. Первые европейцы, появлявшиеся на Новой Зеландии, часто задавали маори вопросы об их прошлом, но мало кто записывал ответы на эти вопросы. В 1769 г. Дж. Банкс услышал от маори, что их прародина называется Хеавайе и что лежит она к северу от Новой Зеландии, среди множества других островов. Это, конечно, же, легендарная земля Гаваики, столь широко известная в Восточной Полинезии. К сожалению, в течение почти 70 лет после этого никто не интересовался прародиной маори, а за это время значительно расширилось общение маори с другими полинезийцами. В конце 30-х годов XIX в., когда возник серьезный интерес к фольклору, сведения, которые маори сообщали европейцам, были крайне противоречивы, в них было много услышанного со стороны, они несли на себе печать миссионерского обучения, и в них ощущалась тоска по всему исконно полинезийскому, быстро уходящему в прошлое. Мы уже никогда не узнаем, что бы могли рассказать о своем происхождении маори в XVIII в.