Покорение Крыма

Пётр Петрович столь же любезно интересовался здоровьем Олу-хани, передавал каждый раз через служанку небольшой галантерейный подарок. И всё чаще просил её, как «благоразумную принцессу», побудить своего брата Сагиб-Гирея отвергнуть притязания мулл и уступкой крепостей ещё больше укрепить дружбу Крыма и России. Служанка исправно доносила сказанные ей слова хозяйке. Олу-хани пообещала уговорить брата, но просила подождать неделю-другую.

   — О, я не смею торопить, — замахал руками Веселицкий, выслушав служанку. — Любомудрая Олу-хани, влияние на хана которой столь известно, сама знает, как лучше и полезнее поступить в этом деликатном деле!.. Но долго тянуть нельзя... Смею напомнить ей, что нарочные, посланные к старейшинам крымских родов, вернулись с печальными вестями: старейшины дали ответы, сходные с прежними...

Об этом Петру Петровичу рассказал Абдувелли-ага, заглянувший в его дом сразу после возвращения в Бахчисарай.

   — Ширины твёрдо стоят на своём, — с сожалением объявил ага.

   — И нет никаких способов преклонить их к уступке?

   — Человек может сдвинуть небольшой камень, но гору — нет!

   — А что решили хан и диван?

   — Решили отправить к королеве нарочного.

   — Зачем?

   — Просить об утверждении вольности и независимости Крыма при будущем трактовании мира с Портой.

   — А крепости?

   — О них не упоминается.

   — Значит, всё остаётся по-прежнему.

   — Да... А вас просят дать нарочному охрану до Полтавы и деньги на проезд.

   — Однако-о, — протянул Веселицкий, поражённый наглостью просьбы. — Впрочем, ответ я дам завтра...

Вечером вместе с Дементьевым он обсудил сложившуюся ситуацию.

   — Отправлять курьера с таким письмом нельзя! — убеждённо заявил переводчик. — Трактовать без уступок крепостей — значит прикрыть вольность Крыма бумажкой, а не солдатскими штыками и корабельными пушками. А мы в глазах её величества будем выглядеть не токмо бездельниками, но и пособниками.

   — Это я и сам знаю, — буркнул Веселицкий. — Но как поступить?.. И чтоб хана не обидеть, и чтоб его нарочный не доехал... Отказать-то я не могу: получится, будто мы против трактования крымской вольности. Умно придумали, сволочи!

Дементьев хитро прищурил глаз:

   — А вы его сиятельству напишите. Пусть придержит нарочного...

6 февраля ханский нарочный Мегмет-ага отправился в Полтаву, чтобы оттуда проследовать в Петербург. Сопровождали его два рейтара. В кармане одного из них лежало письмо Веселицкого, адресованное Долгорукову. Если бы Мегмет-ага знал содержание письма, то, вероятно, повернул бы назад — канцелярии советник просил командующего задержать агу в Полтаве (под видом карантина против моровой язвы) до получения подписанного акта.

Долгоруков рассудил по-своему: вернул Мегмета назад, усмотрев, что просьба о принятии её величеством под своё покровительство Крымской области и утверждение её вольности и независимости при заключении мира с Портой лишняя. Это, как уже неоднократно торжественно объявлялось, разумелось само собой.

   — Неча государыне надоедать, — пробурчал недовольно Василий Михайлович, возвращая письмо татарину.

Тем временем Веселицкий, обнадеженный заверениями Олу-хани и нурраддина, приказал Дементьеву перевеста набело акт об уступке крепостей и передать его хану для подписи.

Несколько дней прошли в смутном ожидании.

А затем одно за другим посыпались несчастья: здоровье старой Олу-хани, болевшей чахоткой, ухудшилось — она надолго слегла; нуррадцин Батыр-Гирей, страстно любивший соколиную охоту, мчась за добычей, на полном скаку упал с лошади, сломал ногу и тоже оказался в постели.

Оставшись без влиятельных доброжелателей, Веселицкий загрустил. Он понимал, что окружение хана, особенно Джелал-бей и духовенство, уведут того с праведного пути. И не ошибся — акт вернули из дворца без единой подписи.

И тогда Пётр Петрович отважился на рискованный шаг: обратился к Сагиб-Гирею с прошением о срочной аудиенции, поставив к тому же условие, что разговаривать с ханом будет с глазу на глаз.

Сагиб-Гирей неохотно согласился на аудиенцию, принял канцелярии советника весьма холодно и, выслушав его короткую, но энергичную речь, сухо заметил:

   — Если бы её величеству акт был столь необходим, как ты об этом говоришь, то находящийся в Петербурге калга-султан давно написал бы мне про то... При посылке его к российскому двору мы заранее обговорили просить её величество пожаловать нам эти города.

Веселицкий округлил глаза:

   — Я с крайним удивлением слышу такие речи, которые отличаются от прежних ваших обнадеживаний. Её величество, одобрившая учреждение новой независимой татарской области...

   — Мы признательны ей за это, — не дослушав, перебил Сагиб-Гирей. — И поэтому вступили в вечную дружбу, отторгнувшись от Порты.

   — Чем же вы уверили пребывание в такой дружбе? — едко спросил Веселицкий.

   — Учинённой по нашему закону клятвой, — бесстрастно ответил хан.