Покорение Крыма

   — Войну надобно кончать! — властно сказала Екатерина. — А господину Обрескову, способности и благоразумное искусство которого не раз уже проверено, тем не менее следует предписать проявить особую осторожность, дабы не доводить негоциацию до нового разрыва.

   — Но и не показывать излишнее с нашей стороны искание мира, — деловито заметил Панин. И пояснил: — Чтобы не вызвать прежнего упорства турок, могущих расценить это как слабость.

   — Инструкции, данные для Фокшан, остаются в силе и для Бухареста, — сказала Екатерина. — И пункты, и порядок их прохождения должны быть неизменными!

   — Но турки могут потребовать возобновления негоциации с того места, на котором она прервалась — с артикула о татарах.

   — В таком случае следует уступить их желанию, — вздохнула Екатерина. — Како-ов мерзавец!

Панин вздрогнул, быстро взглянул на неё и тут же расслабленно ухмыльнулся: застывшие, немигающие глаза Екатерины, брезгливо-горестное выражение отрешённого, обращённого куда-то в прошлое лица дали понять, что последнее восклицание относилось к Орлову, загубившее му конгресс.

   — Осмелюсь заметить. — Панин бесцеремонно вернул мысли Екатерины к прерванному разговору, — фокшанский разрыв показал, что султан скорее готов подвергнуться неудобствам и опасностям продолжительной войны, нежели, при объявлении татар вольными, пресечь всякое с ними наружное сопряжение, вопреки правилам магометанского закона.

   — Что вы предлагаете? — очнулась Екатерина.

   — Принимая во внимание султанские капризы, настоящий кризис дел, непостоянство и ненадёжность татар, негоциация с которыми, как пишет Щербинин, встречает бесконечные трудности и препоны, нужно и выгодно нам в свою пользу обратить домогательства Порты о сохранении ей инвеституры над новыми крымскими ханами. На таком основании, когда Обресков с достоверностью прознает, что турки во всех других статьях склонны удовлетворить нашим желаниям, он может согласиться на требуемое Портой испрашивание ханами султанского соизволения на избрание по правилам шариата.

Екатерина недовольно возразила:

   — Но это же означает прежнюю зависимость Крыма от Порты! Младенцу ясно, что испрашивание дозволения есть не что иное, как возведение на ханский престол только тех особ, которые будут угодны султану. Значит, любой хан, настроенный в нашу сторону, станет отвергаться. А причину для этого султан найдёт.

Сравнение с ребёнком было обидным, но Панин ответил спокойно:

   — Обресков уступит только тогда, когда выговорит у турок справедливую замену: чтобы Керчь и Еникале с околичной землёй на вечные времена стали нашими... Нашими.

   — А ежели необходимость потребует умножить цену уступки нам помянутых татарских мест?

Панин ответил почти не раздумывая:

   — Отдадим в придачу Бендеры!

Екатерина передёрнула округлыми плечами: напоминание о Бендерах, обильно политых русской кровью, было не самое приятное. Но ещё больше её поразила безапелляционность слов графа — речь шла о крепости, которую покорил его брат Пётр Иванович.

   — Вам не жалко?

Вопрос прозвучал двусмысленно, но Панин ответил достойно:

   — Благополучие России не в Бендерах состоит!

— Тогда напишите Щербинину, чтобы особо не усердствовал... Когда договариваются хозяева — мнение лакеев не спрашивают!

Панин так и поступил.

«Пускай татары в предстоящей с вами негоциации упрямятся и затрудняются, — говорилось в его письме Щербинину, датированном 28 сентября. — Узнав в своё время о учинённом между обоими дворами условии, конечно, и успокоиться принуждены будут. Следовательно, и вашему превосходительству также тянуть и продолжать оную негоциацию надобно же или же оставить в молчании, стараясь только как скорее получить от хана акт, о крымской независимости свидетельствующий, а затем просвещать понятие татар в рассуждении превосходства свободного состояния перед рабским...»

* * *

Август — ноябрь 1772 г.

Весь август и сентябрь Веселицкий провёл в переписке с ногайскими ордами, а затем в увещеваниях прибывших в Бахчисарай депутатов.