Покорение Крыма

   — Тогда за три-четыре месяца русский флот в двенадцать — пятнадцать кораблей появится на Чёрном море и будет диктовать нам законы... — Абдул-Резак ещё раз взглянул на карту, продолжавшую лежать на столе, и закончил неожиданным для Обрескова ультиматумом: — Наше решение твёрдое: если Россия уступит в пункте о Керчи и Еникале — мир будет заключён!.. В противном случае мы продолжим войну, даже если Порте суждено от неё погибнуть.

   — Но татары в договоре согласились уступить эти крепости России.

   — Татары Порте не указ! — отрезал рейс-эфенди...

На трёх последующих конференциях Алексей Михайлович вновь и вновь поднимал вопрос о крепостях, но Абдул-Резак с таким же упорством отказывался уступить.

Теряя веру в благополучный исход конгресса, Алексей Михайлович с горечью написал Панину:

«Сей пункт есть один из тех, который делает успех мирной негоциации сумнительным...»

* * *

Ноябрь — декабрь 1772 г.

После подписания договора в Карасувбазаре Евдоким Алексеевич Щербинин покинул Крым, оказавшийся малогостеприимным и опасным. Ощущение исполненного долга было приятно, ласкало самолюбие, но оно тонуло в других, тревожных, чувствах, навеянных увиденным и услышанным за полгода пребывания посольства на полуострове. Несмотря на торжественное и публичное объявление вольности и независимости ханства, многие мурзы по-прежнему оставались верными Порте, продолжались стычки татарских отрядов с русскими гарнизонами, по городам и селениям упорно ходили слухи о предстоящем турецком десанте на побережье.

   — Татары, как люди дикие, заражённые разными, и по большей части ложными, убеждениями, не способны к быстрой перемене образа мыслей, — говорил, прощаясь с Веселицким, Щербинин. — Вам, господин резидент, предстоит много потрудиться, чтобы возбудить в их заблудших умах понимание нашего благодеяния...

К крымским осложнениям добавилось брожение среди ногайцев. Они обратились к России с просьбой разрешить избрать сераскиром орд Казы-Гирей-султана.

На первый взгляд ничего особенного в этом не было — ногайцы и раньше избирали себе сераскиров. Но избирали с согласия крымских ханов. Теперь же они обратились прямо к России, не уведомив Сагиб-Гирея, и в Петербурге опасались, что в Бахчисарае это может быть расценено как нарушение закреплённого договором ханского права и преимущества.

Никита Иванович Панин предостерегающе написал Щербинину:

«Лучше подкрепить их старание у хана, нежели при первом самом случае его тревожить самовольным поступком ногайцев, а особливо ещё по нашему побуждению...»

Евдоким Алексеевич отправил ногайцам письмо, в котором изложил мнение российского двора: пусть орды избирают Казы-Гирея сераскиром, если он им приятен, но, донося об этом в Петербург, одновременно, по введённому издавна порядку, потребуют подтверждение от хана.

Беспокоило Щербинина и скорое возвращение в Крым калги Шагин-Гирея, известного своими прорусскими настроениями. Его столкновение с крымскими начальниками было неизбежно. Каким окажется финал этого столкновения, Евдоким Алексеевич предугадать не брался...

Шагин-Гирей провёл в Петербурге больше года. Причина столь длительного пребывания была двоякая: с одной стороны, он выступал в негласной роли почётного аманата, которого Екатерина не хотела отпускать в Крым до подписания Щербининым договора с татарами, а с другой — он и сам не очень-то стремился вернуться. Блестящая и шумная светская жизнь большого столичного города очаровала молодого калгу. Он посещал театральные спектакли и балы, вызывая суматошный интерес дам своей восточной экстравагантностью, наносил визиты знатным особам, сам принимал гостей, бывал на парадах.

Такое беззаботное времяпрепровождение требовало больших расходов, но назначенного ему императрицей жалованья в сто рублей ежедневно не хватало. И Шагин, не раздумывая, без зазрения совести стал закладывать подарки, причём — все подряд, даже царские[23]. На аудиенциях и приёмах Шагин-Гирей, ласкаясь размягчённым карим взглядом, постоянно подчёркивал свою непоколебимую верность России, благодарил за подаренную Крыму вольность и протекцию, вызывая неподдельное одобрение и умиление собеседников. Но в действительности он не собирался менять прежнюю зависимость Крыма от Порты на новую, пусть прикрытую договором о дружбе и не такую явную, зависимость от России.

Великая и сильная империя была нужна ему для свершения тайных и честолюбивых замыслов: опираясь на её поддержку, стать крымским ханом и, завоёвывая соседние земли, создать обширную державу, охватывающую всё Причерноморье — от Дуная до Кавказа. Державу, с которой придётся считаться всем европейским правителям... Вот тогда он и с Россией заговорит построже!.. Калга напоминал коварного всадника, намеревавшегося быстро добраться до нужного места на крепком коне, а потом хорошенько высечь его плетью. Всё это, как думал Шагин, ждало его впереди. А пока он улыбался, льстил, расточал похвалы и благодарности...