Покорение Крыма

В двенадцатой статье говорилось о взаимной торговле между двумя сторонами; тринадцатая статья объявляла о содержании при крымском хане российского «резидующего министра», которого татары должны почитать, не дозволяя оскорблений, и подвергать жестокому наказанию всех, кто таковые ему нанесёт...

Изворотливое упрямство депутатов на конференции насторожило Щербинина. Ни один из предъявленных резонов не произвёл на них сильного действия. Разочарованный, он написал в Петербург:

«Видимо по всему, что отнюдь не хотят иметь в Крыму русских гарнизонов и не желают быть под покровительством её величества, ибо когда я между разговорами внушал им об опасности для них с турецкой стороны и по заключении мира, то они отвечали, что ничего от турок не опасаются. Поэтому мне кажется, что когда будет заключён мир и русское войско от них уйдёт, то опять впустят в Крым турок, к которым по закону, нравам и обычаям имеют полную привязанность и преданность...»

* * *

Июнь — август 1772 г.

В конце июня русское посольство в четыреста человек — офицеры, лакеи, повара, канцеляристы, музыканты, коновалы, прочий обслуживающий люд — покинуло главную квартиру Первой армии. Множество карет, летних колясок, обозных повозок нескончаемой чередой неторопливо запылили по вьющейся между лесов и холмов дороге, напрявляясь в Фокшаны.

Орлов не спешил: ему донесли, что турки двигались ещё медленнее. У них посольство было побольше русского — пятьсот человек, — и на несметное число повозок, забитых багажом и припасами (турки везли даже клетки с курами), не хватило лошадей — пришлось запрягать тихоходных волов и верблюдов. Отборных же коней-красавцев, шедших с обозом, в упряжь не ставили — берегли для церемонии торжественного въезда послов в Фокшаны.

Орлов особенно не тревожился, даже шутил:

   — Им нынче резвость без надобности — не на бал едут!

Но при переправе через синеводую Серет вызвал полковника Христофора Петерсона и, высунув голову в каретное окошко, велел ему ехать к Дунаю:

   — Встретишь турок! И поторопи их...

Зная пристрастие турок ко всяким почестям, Петерсон организовал всё наилучшим образом: посольство во главе с Осман-эфенди и Яссини-заде, заменившим отставленного от негоциации рейс-эфенди Исмаил-бея, переправлялось через Дунай под музыку и дробь барабанов.

Этот спектакль порадовал самолюбие турок — они милостиво улыбались, говорили приятные слова. Но когда Петерсон намекнул, что российские полномочные ожидают скорейшего прибытия своих турецких визави в Фокшаны, Осман-эфенди, вытянув руку в сторону огромного обоза, пожаловался:

   — Я не знаю способа заставить волов идти быстрее...

В городок, построенный русскими инженерными командами, турки въехали — торжественно и шумно — 20 июля.

Семёня по хрустящему песку аллей, Осман обошёл лагерь, осмотрел палатки и строения, одобрительно заметил шагавшему рядом Петерсону:

   — Граф Орлов постарался на славу — в тишине и покое и мысли светлеют, и разум проясняется... Выразите графу мою признательность за выбор столь необычного и приятного места.

Петерсон приложил два пальца к шляпе, крутнулся на каблуке, прыгнул в седло, легко поскакал к русскому лагерю.

А там Орлов и Обресков — оба без кафтанов, без париков — сидели под дубом, отдыхая после обеда. Стоявший перед ними стол был заполнен зелёными винными бутылками, хрустальными вазами со сластями, ранними фруктами. Орлов жевал тугие светло-жёлтые черешни и, щуря глаз, лениво сплёвывал косточки, стараясь попасть в пустой бокал. Обресков, откинувшись на спинку мягкого стула, вытянув толстые ноги, медлительно покуривал трубку, наблюдая за тщетными упражнениями графа. Оба, скучая, ждали турецких представителей.

Орлов плюнул косточкой — снова мимо — и, не глядя на подошедшего Петерсона, бросил повелительно:

   — Налей, что пожелаешь!

Петерсон окинул взором стол, выбрал бургонское.

Орлов плюнул — мимо.

   — Пей!

Петерсон охотно проглотил вино.

   — Турки пришлют кого?

   — Осман не сказал.

   — Ну иди!

Петерсон поставил бокал на голландскую скатерть, козырнул, зашагал к офицерским палаткам.

Орлов утёр ладонью губы, повернул голову к Обрескову:

   — Турок-то лаской встречать будем иль строгостью?

Алексей Михайлович ответил длинно: