Покорение Крыма

...Узнав о разгроме Балты, Керим-Гирей воспрянул духом. Он знал толк в политике и был уверен, что Порта воспользуется этим поводом для разрыва с Россией. А возросшая активность французского посла Верженя, едва ли не каждый день бывавшего у Хамзы-паши, о чём Кериму доносили доброжелатели из сераля, говорила, что такой разрыв неизбежен и долго ждать его не придётся. Объявление войны великим везиром лишь подтвердило его предвидение.

Керим ожил, перестал кручиниться и со дня на день ожидал султанского прощения: для войны с Россией Порте требовался хан-воин, а не трусливый слюнтяй Максуд. И он не ошибся в своих ожиданиях — 17 октября Мустафа вернул ему ханское достоинство, а на следующий день принял в серале с пышными почестями.

В Константинополе Керим-Гирей провёл десять дней. Несколько аудиенций у султана, в том числе две с глазу на глаз, окончательно раскрыли все виды Мустафы на предстоящую войну, на цели, которые должны быть достигнуты по её завершении.

Имевший ратный опыт Керим-Гирей с особым пристрастием расспрашивал о состоянии турецкой армии и, не удержавшись, выбранил Хамзу-пашу за поспешность:

— Сначала готовят сильное войско, собирают припасы, а потом объявляют войну!.. Что толку от его нынешних угроз, если к весне русские будут ждать нападения в полной исправности?!

   — Выпущенная стрела назад не вернётся, — умно ответил Мустафа, защищая недалёкого зятя.

   — Но попадёт ли она в цель? Или гяуры вернут её нам, но уже из своего лука?

   — У опытного воина — попадёт! Она теперь в твоих руках... Завтра все увидят конактуй! Торопись!..

Утром 29 октября в зале сераля был выставлен конактуй — конский хвост, который, по древнему обычаю, выставлялся за 40 дней до начала похода армии. А после полудня Керим-Гирей покинул Константинополь, направившись в молдавские земли, в Каушаны...

В тот же день из бухты Золотой Рог, набирая в белые паруса упругий западный ветер и держа курс на Ялту, вышел особый корабль, на борту которого находился чиновник из ведомства великого везира, хранивший в небольшом ларце два султанских фермана. В одном из них татарский народ извещался о низложении Максуд-Гирея, в другом всем крымским чиновникам повелевалось прибыть в Каушаны для присяги новому хану.

...Керим любил этот небольшой, лежавший в долине между двух высоких холмов городок, бывший летней резиденцией крымских ханов, часто и подолгу жил в нём, покидая душный и пыльный Бахчисарай, когда на Крым накатывал с юга сухой нестерпимый зной. Но о каждом его появлении здесь узнавали заранее и прилежно готовили двухэтажный, выкрашенный красной и белой красками дворец: убирали, мыли до блеска комнаты и залы, расчищали сад.

Нынешний приезд был внезапный. И притихший, пустынный, без обычного оживления дворец неприятно поразил хана своей запущенностью: исхлёстанные осенними ливнями краски на стенах размыты в грязные потеки, выложенные камнем дорожки засыпаны опавшей листвой, а в саду между голых мокрых деревьев, пугливо поджимая хвосты, рыскали косматые бродячие собаки.

Охраняемый рослыми мускулистыми капы-кулами, поигрывая зажатой в руке плетью, Керим стремительно шёл по дворцовым покоям, ударом ноги открывая двери.

Заслышав шум, из разных комнат стали выползать заспанные, неряшливо одетые слуги, недовольные тем, что кто-то потревожил их сон. Но, увидев, кто идёт, как подкошенные валились на колени, глухо стуча лбами о пол, не смея в страхе ни вздохнуть, ни поднять глаза.

   — Вонючие шакалы... Забыли хозяйскую руку? — злобно шипел Керим-Гирей, с размаха стегая плетью по согнутым спинам. И чем дальше он шёл, тем яростнее свистела плеть.

Остановившись у спальни, вход в которую преграждал уткнувшийся головой в затоптанный ковёр слуга, хан пинком отбросил его в сторону и, прежде чем скрыться за дверью, проронил коротко капы-кулам:

— Повесить!

Телохранители за шиворот вытащили несчастного слугу во двор, и спустя пять минут его тело задёргалось в последних судорогах, раскачиваясь на ветке старого раскидистого ореха.

Подгоняемые жгучими плётками капы-кулов, объятые трепетом слуги, стараясь не тревожить покой хана, за два часа привели дворец в прежнее сияющее чистотой и порядком состояние.

Остаток дня Керим-Гирей провёл в одиночестве: на люди не выходил, никого не принимал, читал Коран, много курил, в задумчивости разглядывая цветные узоры, сотворённые на стенах комнаты искусными живописцами.

Как и четыре года назад, ему снова предстояло сделать выбор. Правда, теперь этот выбор касался не только его собственной судьбы, но и судеб многих тысяч подвластных татар и ногайцев, и даже будущего состояния Крыма.