Не спал и ушастый гоблин на цепи. Он дрожал, укутанный в лысые от старости шкуры, с тоской вспоминая те дни, когда он был уважаемым гоббо. А теперь он «советник по гоблиноидным» вопросам, как с издёвкой его называли эти голохвостые…
Не спали и в подземных лабораториях и кузнях, самых дальних по ходам. Старый, даже ветхий, колдун с отшелушивающейся кожей просто уже не мог много спать и проводил свое время у чанов, пробирок и колб, переливающимися всеми цветами радуги. Его место обитания было обставлено как и положено колдуну и инженеру: горящие восковые свечи, обрывки свитков, исчерченный и затёртый до дыр пергамент, части тел разнообразных существ и на специальном подносе небольшая горка камушков то ли чёрного, то ли тёмно-зелёного цвета. Порой старик сидел с закрытыми глазами, будто бы прислушиваясь к чему-то и часто кивал, то ли от болезни, то ли соглашаясь с какими-то своими мыслями, или невидимым собеседником. Ещё он помешивал гигантскую ёмкость с какой-то жижой, из которой кто-то порой пытался выбраться, на что старик сердито пыхтел и скидывал это обратно в булькающее нечто.
Из темноты, с подстилки за ним внимательно следил мелкий худой крысёныш, из головы которого торчал довольно крупный камень, с виду похожий на те, которые лежали на подносе перед стариком.
Где-то ниже на ярусах и в стороне, в рабском отдельном загоне лежали скованные цепями здоровяки-орки, что не переставая пыхтели, пробуя на прочность свои оковы. Особенно старался один, может и не самый крупный из четвёрки пленников, но запоминающийся своим страшным шрамом поперёк морды.
Скрипел зубами и костями в своей, не самой маленькой норе, в унисон завывающему на поверхности ветру возможно человек, а возможно и крыса… Это сложно было понять, так как форма тела этого существа постоянно менялась, принимая то одну, то другую форму.
Кузня отдыхала до утра, ввиду малого количества хорошего топлива и металла, с которым бы можно было работать.
Где-то в тёмном углу худощавый и дрожащий крыс высекал искру, чтобы поджечь кучку хургунь-травы, вдыхая запах которой он жаждал успокоиться. Он верил, что ему это поможет, не замечая, как иссыхает его кожа, как и в без того суетливом поведении проявляется всё большая нервозность.
По красным отблескам глаз в туннелях были видны ещё более тёмные, чем окружающий мрак, тени. Беззвучно они пробирались по стене, ведущей к логову самок. Здесь же вспыхивали короткие, но ожесточённые драки — в этом месте было больше охраны, чем у сокровищницы (кому оно надо, это золото), и стояли не абы кто, а те, кто носил на теле специальное выжженое клеймо, носитель которого и получал место как в этой охране, так и доступ к ласковым самкам. Клеймо же получали ветераны, сильные и верные правителю этого логова, воину, что в одиночку из кучки мелких кланов создал могучее по местным меркам племя.
Иногда порывы ветра бывали так сильны, что это отчетливо чувствовалось в самом центре этого подземного логова. В полутёмной комнате, застеленной длинноворсными шкурами, оббитой редкими в этих краях досками (взятыми с развалившихся телег), увешанной коврами на человеческий манер, заставленной обломками оружия и измятыми (либо изрубленными) доспехами так, что больше походила на оружейную, чем на кабинет или спальню и сидел я.
Мне вот пока совсем не спалось. Было душно, хотелось пить. Немного побаливали раны, которые успел получить за последние годы, хоть от многих из них не осталось и следа. В желудке ворочалась кислота, будто желая чтобы я её сплюнул и дышал этой противной вонью.
Под рукой лежал бутылек с мерцающей жидкостью — мой единственный трофей из логова некрарха. Порой, когда мне не спалось, я рассматривал играющие частицы, что рождались и гасли в этой похожей на кисель жидкости.
Спертый воздух обволакивал, что говорило о том, что вентиляционные отверстия задуло и утром рабы отправятся их прочищать. Пахло лавандовой подстилкой под шкурами.
Зажег толстую свечу, что была напаяна на вываренный череп одного из вождей крысиного племени, не желавшего покориться, и стал рассматривать карты, составленные торговыми людьми. Крысы ещё так не умели.