Отступив с тропинки, капитан ждал, когда Эдмунд и его мать пройдут мимо.
— Кэмпбелл, — он поднял руку, преграждая путь Колину, — на несколько слов.
Горец кивнул, давая понять, что внимательно слушает.
— Если вы тронете ее… — Гейтс улыбнулся леди Джиллиан, когда она, оглянувшись через плечо, взглянула на мужчин, бредущих позади нее. — Это может стоить жизни Эдмунду, — продолжал капитан, понизив голос. — И скорее всего это будет стоить жизни и вам.
Колин и глазом не моргнул. После двух дней, проведенных здесь, он доподлинно знал, что капитан Дартмута гораздо меньше озабочен свержением законного короля, чем охраной леди Джиллиан — словно она была последней девственницей в королевстве, осажденном драконами. Но черт его возьми, что он имел в виду? Уже во второй раз капитан угрожал ему, предостерегая от посягательств на леди. И при чем здесь Эдмунд? Неужели он думает, что кто-то способен обидеть ребенка?
— Что вы имели в виду, сказав, что это может стоить жизни Эдмунду?
Гейтс окинул его настороженным взглядом, затем снова повернулся к паре, шествующей впереди.
— Вы не спросили о себе — только о нем. Вы привязались к этому мальчику?
— Вовсе нет. — Колин едва не рассмеялся при столь нелепом предположении. — Просто мне любопытно, кто, по-вашему, способен его обидеть.
— Неужели, Кэмпбелл, вы не заметили, какую власть имеет лорд Девон над своей кузиной?
— Да, заметил, — буркнул Колин.
— Он использует ребенка как орудие — чтобы заставить ее подчиняться.
«Вот она, цепь вокруг ее шеи, сковывающая ее постоянно», — подумал Колин. Она покоряется жестокости Девона, защищая Эдмунда. Это и в самом деле смело. Самопожертвование ради кого-то или чего-то было той добродетелью, которую Колин ценил очень высоко.
— Граф отыграется на Эдмунде, если она покинет его до того, как принц прибудет.
Значит, прибытие принца не вызывает сомнений. Но когда именно?..
— Сколько у нее времени?
— Зачем вам это знать? — Гейтс снова посмотрел на горца. — Думаете, что сможете спасти ее до того? Не удастся. А если попытаетесь, то я убью вас. Вам понятно?
— Спасти ее от чего? — спросил Колин, игнорируя очередную угрозу.
— Похоже, вы совсем тупой.
«Нет, не совсем», — подумал Колин. Гейтс понятия не имел об истинных причинах его пребывания здесь и о его воинском искусстве. И капитана не интересовало, готовы ли его солдаты к битве, потому что все его мысли, все его обязанности были сосредоточены вокруг одной только особы — леди Джиллиан. Он не хотел, чтобы кто-либо сближался с ней, прикасался к ней, пытался ее увезти. Неужели капитан любил ее?
— Что заставляет вас думать, будто я набиваюсь в спасители? — спросил Колин. Он не хотел, чтобы Гейтс относился к нему с недоверием из-за неуместного страха перед его рыцарскими наклонностями. — Женские слезы меня не волнуют. Только битва. Но спрошу вас прямо: почему вы собираетесь помешать ее бегству, если понимаете, что ее нужно спасать?
Гейтс помедлил с ответом. Потом проговорил:
— Разве кто-то из мужчин, находящихся здесь, имеет по отношению к ней иные намерения, кроме как уложить ее в постель и снова навлечь на нее гнев отца?
«Так вот почему она здесь, — думал Колин. — Потому что у нее внебрачный ребенок. В Дартмут ее выслали в наказание». А Гейтс, которого он видел теперь в совершенно ином свете, ограждал ее от своих людей, чтобы уберечь от более сурового наказания.
Некоторое время они шли молча. Наконец Колин спросил:
— Почему вы рассказываете мне все это?
— Потому что я хочу, чтобы вы знали, почему прольется ваша кровь, если вы вмешаетесь в ее жизнь.
Колин кивнул, отдавая собеседнику должное. Капитан был человек целеустремленный и прямолинейный в своей преданности долгу — весьма положительное качество, которого Колин уже много лет не встречал у других воинов.
— Почему вы решили, что я не такой, как все другие здесь?
— Вы прямодушны, — ответил Гейтс. — И вы увидите, что я — тоже. Поэтому я и решил так, хотя сомневаюсь, что вы вполне искренни в некоторых вопросах. Но я не сомневаюсь в вашей искренности, когда вы говорите с ним.
Колин понял, кого капитан имел в виду, но все же посмотрел на Эдмунда. Его взгляд скользнул по пушистой головке ребенка и по пухлой ручонке, державшейся за руку матери. Странное чувство охватило Колина, нахлынув внезапно, как потоп. У него перехватило дыхание, а сердце похолодело и запылало одновременно. Ему нравился этот мальчик. Будь он трижды проклят, но малыш ему нравился. Однако Колин не мог себе это позволить. Не мог позволить себе отвлекаться от основной задачи.