Покоренная судьбой

Это была Грета Фальконе. Близнец парня, которого я однажды убью. Дочь человека, которого мне, вероятно, придется убить сразу после этого.

Она была вне зоны доступа. Я пытался найти больше причин, чтобы перестать думать о ней в таком ключе, но ее возраст не давал мне покоя. Ей было восемнадцать, а я был всего на четыре с половиной года старше.

А как же Крессида?

— Почему ты здесь? — Грета вырвала меня из моих мыслей.

— Мой отец встречается с твоим отцом, — сказал я, — Бизнес.

Я не был уверен, насколько она осведомлена о деталях нашего перемирия и бизнеса в целом, поэтому не стал упоминать о проблемах с нашими наркомаршрутами.

— Но сейчас ты не на встрече.

Я встретился с ней взглядом, и у меня вырвался смешок. Низкий звук удивил меня. — Атмосфера стала немного напряженной, и я решил подышать свежим воздухом.

— Невио любит драться.

Я ничего не сказал, потому что это не было бы уместно для ее ушей.

— Не знал, что ты танцуешь, — сказал я, наблюдая, как она выпрямляет пальцы на ногах и скользит тонкими пальцами по пачке. До сегодняшнего дня я почти ничего не знал о Грете Фальконе, поэтому мои слова не имели абсолютно никакого смысла.

Выражение ее лица стало еще мягче, отчего ее прелесть засияла еще ярче.

— Балет, — сказала она, как будто говорила о возлюбленном, с преданностью и обожанием, и я поймал себя на желании, чтобы она говорила таким тоном обо мне.

— А ты? Тебе нравится танцевать? — спросила она, обхватив руками ноги и положив подбородок на колени.

— Зависит от обстоятельств. Когда я был моложе, я часто ходил в танцевальные клубы, сейчас не так часто, но, полагаю, танцами это не назовешь, — в основном я гулял с Максимусом в поисках легкой киски. Это определенно было не то, о чем я бы упомянул при Грете.

Она нахмурилась, как будто мои слова не совсем понятны. — С чего бы мне так говорить? Если я танцую балет, это не значит, что я меньше ценю другие танцевальные стили. Если танцы в клубах — твоя страсть, то это так же обоснованно, как и мой вид танца.

Моя страсть? Глядя в эти темные глаза, рассматривающие меня так, как будто она действительно пыталась разглядеть меня за пределами очевидного, я понял, что могу быть по-настоящему увлечен одной вещью.

— Я никогда не смотрел балет, — признался я.

Грета выглядела грустной. — Ты должен сходить. Это прекрасно.

— Могу себе представить, — грубовато ответил я, представляя, как Грета танцует на сцене. И в то же время мне была противна мысль о том, что она танцует для кого-то, кроме меня. Что, черт возьми, со мной было не так? Я был помолвлен и не имел права хотеть, чтобы Грета танцевала для меня. Я не мог получить ее.

Крессида, вероятно, закрыла бы глаза на то, что я ей изменяю. Она была довольна тем, что стала будущей женой Капо. Но Грета не была девушкой, которая заслуживала измены. Она была женщиной, которая заслуживала быть чьим-то номером один, чей-то единственной и неповторимой королевой.

Она снова задрожала, и при ближайшем рассмотрении оказалось, что ее губы стали синюшными.

— Ты замерзла, Грета. Нам нужно что-то с этим делать, — я сел ровнее, взвешивая варианты, — Тебе будет удобно положить ноги мне на колени? Я клянусь своей честью, что ни в коем случае не прикоснусь к тебе ненадлежащим образом.

Слова покинули мой рот прежде, чем я успел их обработать. Они просто выпали, как стеклянный глаз того байкера, когда я ударил его топором по голове.

Она снова зашевелила ногами, рассматривая мои колени. Подумать только, Грета Фальконе сейчас смотрела на то место, где находился мой член...

— Думаю, да, — медленно сказала она. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Я не был уверен, что она пытается увидеть. В основном это была чистая тьма, ярость и насилие, но я полагал, что, если кто и может вынести это, так это Фальконе. Она переместила свое тело в мою сторону и уперлась стройными лодыжками в мои мускулистые бедра. Ее пятки свободно лежали на моих коленях. На мгновение я уставился на них. Этот момент казался таким сюрреалистичным, что я на мгновение задумался, действительно ли Невио удалось вогнать свой нож в мое тело, и я оказался в странном замкнутом пространстве между жизнью и смертью.

— А что теперь делать с остальным телом? — размышлял я. Предложение, чтобы она села ко мне на колени и позволила мне обнять ее, было, естественно, очевидным выбором, но здравомыслие еще не совсем покинуло меня.

— Ты можешь дать мне свою рубашку, — сказала она как ни в чем не бывало.

Одна из моих бровей приподнялась. — Под ней ничего не надето.

— О, — прошептала она, покачав головой, — Тогда тебе точно будет слишком холодно.

Я удивился, как она сохранила эту невинность, живя под крышей с безумцами Лас-Вегаса.