Покореженное эхо

– Хорошая оценка, Платоша. Кем ты у нас только не был, а теперь к твоим званиям прибавился титул гангстера. Так нас величает теперь мировая пресса.

Лучшее, чего ты добился бы в России, так это дешевой кликухи и звания «авторитета». Мы так мелко не плаваем. Грабить – так миллион! Спать – так с королевой!

– Возвращать картины уже поздно, – вмешался Сева Дикой. – Мы получим по двадцать пять лет. Это я вам авторитетно заявляю. Нашу банду даже я не взялся бы защищать. Гиблое дело.

– И все же лучше поздно, чем никогда.

– Что ты хочешь с ними делать? Продать? Перевезти в Россию? Утопия – заявил Евдоким Вяткин. Он провел все дни под одеялом с накрытой головой и вскрикивал по ночам, просыпаясь в холодном поту.

– Нет. В Россию мы их не повезем. Там нет стоящих покупателей. По сообщениям Марты, русских, которых она сопровождает, практически не досматривают на границе. Мировая практика Интерпола и полиции показывает, что русский криминал специализируется на вывозе из России ценностей, но не на ввозе. А если следствие и не исключает причастности русских к ограблению, то лишь как одного-двух соучастников и то не граждан России, а отщепенцев, проживающих на Западе. Изящность ограбления не имеет аналогов на территории России. Так что наша любимая родина стоит на сто двадцатом месте среди претендентов. Если мне не изменяет память, то и в плане экономического развития мы занимаем те же места.

– А что делать с Эль Греко? Картины камнем тащат нас ко дну, – не унимался адвокат. – Их надо сжечь, и только тогда мы будем по-настоящему свободны.

– Даже когда подгорает шашлык из бараньей вырезки, сердце кровью обливается, – философствовал Гортинский, снимая шампуры с мангала. – А сказать такое о бесценных шедеврах гениального художника – заведомое кощунство. Картины останутся в Швеции, но под нашим контролем. Через десять лет каждый из нас получит по миллиону долларов за проделанную работу. Закачик не может их продать раньше этого срока. Все мы люди обеспеченные и можем выжить в любой критической ситуации. Если через пару лет в моду войдет социальная драма на производственную тему, то я начну писать книги про Васю-сталевара. Каждый из нас выкарабкается. Но у каждого будет страховка на черный день. Миллион долларов – это деньги!

Наступило затишье. Жора Уваров разливал вино в стаканы, а Веня раскидывал по тарелкам шашлыки.

– А какие мы имеем гарантии? – спросил Назаров. – Я уверен, что нас вычислят и не дадут уйти. За мной была слежка в ночь ограбления.

– Не сомневайся в этом. Могу с уверенностью сказать, что слежку заметил только Паша Назаров. Так оно и должно быть. Потому что гарантии ищет Герман Шверник, а у нас они есть в виде шести картин. Он знает пятерых. Четырех человек, кому выслали приглашения, и меня. Он хотел знать и шестого исполнителя. Паша имел Шенгенскую визу в связи с частыми гастролями и приехал без приглашения. А Шверник должен знать всех, чтобы не дай Бог, не проколоться в ответственный момент. Он ничего не знает о седьмом, который не входил в план работы. И меня это устраивает. А участников ограбления он должен знать. И я постарался ему в этом помочь. Мне попросту его жаль. Он рискует больше нас. Я уверен, что Шверник установил видеокамеру в зале Эль Греко, и не ошибся. В левом углу зала горел красный огонек, который залепили изоляционной лентой. И все же он проглядывал. Утром Шверник забрал камеру, прибежав в зал одним из первых, и сделал вид, что принес ее с собой, чтобы заснять события. Вот почему я не предложил вам надеть маски. А из вас никто не додумался, что спрятать лицо маской никогда не помешает. Пусть Шверник хоть в чем-то считает себя умнее нас.

Вот увидите, перед отъездом он пришлет мне копию съемки на видеокассете, дабы напомнить, что и мы у него в ловушке. Так что, Паша, не особо переживай на счет слежки. За тобой наблюдал Шверник. А вот за Жоржем Уваровым, который привез картины сюда, никто не наблюдал. Здесь и будет наше хранилище в течение десяти лет, и знать о нем будем только мы. Семеро. А теперь предлагаю выпить. Шашлык стынет.

Спустя минут десять задумчивый Платон Пелевин, у которого лежал в тарелке остывший шашлык, неожиданно сказал:

– Сами того не понимая, мы вынесли себе смертный приговор. До приезда в Швецию, мы жили каждый по себе и были свободными людьми. Теперь мы сковали себя оковами обязательств, связанными с большими деньгами. Десять лет слишком большой срок, чтобы выдержать такое напряжение. А начнется все с элементарного недоверия и подозрений. Потом перерастет в непонимание и откровенную вражду. А чем это кончится, одному Богу известно.

– Неужели, Платоша, ты считаешь, что я не подумал о таких важных деталях – спокойно парировал Гортинский. – Идите за мной.