Читаем Покоряя Эверест полностью

Когда же наконец распогодилось, стало очевидно, что судьба нашего предприятия зависит от силы солнца — сможет ли оно растопить столько снега? Перед тем как мы покинули Передовую базу, у меня были веские основания предполагать, что нас ждут неблагоприятные условия, но в то же время я был решительно убежден, что дальнейшее выжидание ничего не даст. На подъеме к Первому передовому лагерю кули несли легкие грузы и успели достаточно отдохнуть, чтобы продолжить путь на следующий день. Поэтому 20-го числа, оставив Буллока сопровождать Уилера, мы с Морсхедом отправились переносить четырнадцать грузов на Лхакпа-Ла. У нас был один «запасной», ничем не нагруженный кули, и Санглу, теперь исполнявший обязанности нашего сирдара[160]: всего четверо тех, кто прокладывал путь для нагруженных людей. Снегоступы не брали, поскольку на всех их не хватало. Хотя наши перспективы достичь высшей точки Эвереста были уже довольно туманны, я намеревался придерживаться изначального плана, пока обстоятельства не вынудят его изменить. Возможно, придется потратить дополнительный день, чтобы добраться до Северного перевала, и в этом случае мы могли бы остановиться недалеко от Лхакпа-Ла и разбить наш лагерь ниже его последних склонов. Но если в первый день будет серьезная нагрузка, то я утверждал, что на следующий день кули должны отдыхать, и тогда второй переход по подмерзшему пути будет достаточно легким. Правда, нам придется провести ночь на перевале, на несколько сот футов выше (на высоте 22 500 футов[161]), но это относительно малая цена за день отдыха. Самым главным было подбодрить кули. Если мы взберемся на гребень, чтобы оттуда ясно увидеть дальнейшие перспективы (и потом спустимся с другой его стороны), эта победа бесконечно нас обнадежит. Мы вполне благополучно стартовали в ранний час 20-го числа. Ночь была чрезвычайно холодной, и мы шли по плотному хрустящему снегу до самого ледопада. Но условия здесь оказались не лучше, чем ожидалось. Выше они были еще хуже, чем я мог себе представить. У ведущих не получалось подготовить надежные ступени для идущих следом кули, и каждому из группы самому приходилось бороться с изменчивым рассыпчатым снегом. Трое кули совершенно выбились из сил и самостоятельно спустились обратно. Еще двое стоически несли свои грузы, пока не сбросили их примерно в 800 футах[162] ниже перевала. Отряд сильно растянулся. Но время было на нашей стороне, и постепенно одиннадцать оставшихся грузов прибыли к месту назначения. Кули заразились нашим азартом, и не меньший вклад в результат внес Морсхед, который то вырывался вперед, увлекая всех за собой, то подстегивал отряд не растягиваться. Весь успех, какого мы добились впоследствии, зиждился на усилиях этого дня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное