– Я дам вам время, – произносит женщина и выходит.
В палате наступает тишина, слышатся только звуки аппарата.
Я подхожу и смотрю на своего спящего мальчика. Каждый раз, глядя на него, я чувствую тяжёлое сочетание любви и горя.
Оборачиваясь, я вижу, что Билли и Ева всё ещё стоят у двери.
– Он спит, – тихо говорю я.
Билли двигается первым. Он подходит к инкубатору и становится рядом со мной.
Его дыхание замирает. Глядя на Еву, он говорит:
– Он похож на Тру.
Я прикусываю дрожащую губу, чтобы остановить поток эмоций, готовый вырваться наружу, и чувствую привкус крови.
Ева подходит, а я отхожу назад, уступая ей место.
Я понимаю их нерешительность насчёт того, увидеть его или нет, когда они зашли. Они бояться, что это всё, что может остаться от Тру.
Я знаю это, потому что сам чертовски боюсь этого.
Легонько прижимая руку к крышке инкубатора, Ева поворачивается ко мне.
– У тебя есть имя для него?
– Нет, – качаю я головой. – Мы так и не смогли решить.
У нас была куча споров с Тру об именах. Но теперь это совершенно не имеет значения. Я бы всё отдал за то, чтобы она была здесь и дала имя нашему сыну.
– Я не хочу давать ему имя, пока Тру не проснётся, – я прочищаю горло. – Хочу, чтобы она сама его выбрала.
Ева кивает.
– Думаю, ей это понравится, – она смотрит вниз на мальчика. – А сейчас, мой родной, – говорит Ева, улыбаясь, – пока твоя мамочка не проснётся, ты будешь ребёнком Уэзерс-Беннет.
Глава 22
– Хорошо, а в мире музыки... – я начинаю листать музыкальный журнал, который принёс мне Дэйв, – нет совсем ничего стоящего.
Закрывая журнал, я бросаю его на пол рядом со своим креслом, и он приземляется с громким хлопком.
Я откидываюсь назад, вытягиваю затёкшие ноги и зарываюсь пальцами в волосы.
– Что ещё происходит? Точно, сегодня Вики уезжает домой. Она оставалась так долго, как могла, милая, но сейчас ей нужно вернуться обратно, чтобы руководить журналом и чтобы у тебя была работа, к которой ты сможешь вернуться. Тебе вообще не нужно работать, но я знаю, как ты любишь своё дело. Ох, и не беспокойся о презентации книги. Издатели сказали, что её можно устроить в любой удобный нам момент, так что здесь не о чем париться... – делая глубокий вдох, я замолкаю и смотрю на Тру.
Её глаза закрыты, как и предыдущие четыре дня.
По мере того, как опухоль спадала с её головного мозга, её закрытые глаза приобретали всё более правдоподобный вид, так что теперь кажется, что она спит. Моя прекрасная спящая девочка.
Хорошие новости – теперь она дышит самостоятельно. Киш следит за её дыханием и как ей помогали или нет в первые несколько дней. Показатель её собственного дыхания возрастал ежечасно, и, когда он достиг девяноста процентов, Киш убрал аппарат искусственного дыхания.
Он убедил меня, что это весьма положительно повлияет на её выздоровление.
Я хочу питать надежду. Но боюсь этого.
Так что последние четыре дня, как и предыдущие три, я сижу здесь, в ожидании, когда она откроет глаза и скажет, как ей надоела моя болтовня.
Потому что всё это время я сидел с ней и разговаривал, надеясь разбудить.
Помимо регулярного посещения своего сына, я редко оставляю её. Моего сына, который ждёт, когда его мама проснётся и даст ему имя.
Наклоняясь вперёд, я беру её мягкую, нежную и тёплую руку. Которая совсем не реагирует.
– Наш мальчик ждёт своего имени, Тру, так что тебе нужно поспешить и открыть свои красивые глазки, чтобы ты смогла его выбрать. Это может быть даже одно из тех ужасных имён, которые ты предлагала, когда мы думали об этом, помнишь, дорогая? Что ты там предложила? Скип? Чёртов, Скип Уэзерс! – я усмехаюсь, качая головой.
Смех эхом отдаётся в комнате, а затем болезненно ударяет меня в грудь.
Закрывая глаза, я отклоняюсь и выдыхаю, а потом смотрю в потолок.
Потолок, под которым я закрываю глаза каждую ночь.
Со дня аварии я и ногой не ступал за пределы этой больницы.
Когда мне наконец-то удавалось поспать, я лёг на кровать, которая стоит рядом с кроватью Тру. Временами я ем рядом с ней.
Я боюсь оказаться далеко в случае, если она вдруг проснётся. Я должен быть здесь, когда она откроет глаза. Я должен быть первым, кого она увидит.
Она должна знать, что всё это время я был рядом и буду рядом всегда.
Так что теперь я жду. В больнице, в окружении лекарств.
Наркотиков.
Хочу ли я их принять?
Да. Чертовски сильно.
Я хочу, чтобы боль и страх, съедающие меня, исчезли.
Но меня бесит, что я нуждаюсь в наркотиках.
Меня бесит, что, пока моя девочка борется за свою жизнь, я пытаюсь придумать, как накуриться.
Я хреново оправдание для всего человечества.
Как я могу думать сейчас о наркотиках?
Я просто чертов ублюдок.
И это бесит.
Но это моя жизнь. Наркоман внутри меня никуда не исчезнет.
Моя сила воли заключается в том, что Тру не знает, насколько сильна во мне эта тяга. И никогда не узнает.
Я бы не вынес, если бы она узнала.
Но сейчас я абсолютно чист и хочу остаться таковым... но я чувствую, что сейчас моя сила воли спит.
Есть только две вещи, которые останавливают меня.
Первое – мой сын.
И не потому, что я хочу стать грёбаным отцом года. Хотелось бы, конечно.