Громов еще и наклоняется близко- близко. Я отталкиваюсь носком туфли, откатившись на кресле назад, под дуновение прекрасного и прохладного воздуха кондиционера.
Вот только его потоками сносит в сторону Громова запах моего парфюма, “Бал в Африке” от Байредо. Ох, не знаю, что Громов думает об этом парфюме точно, но зато я знаю, как он не выносит, когда люди сильно душатся, а я… от души… напрыскалась!
Сейчас начальник смотрит на меня и в его взгляде с секундным промежутком грохочут молнии-приговоры: Отмыть. Переодеть. Сжечь!
Наказать, словом!
— Может быть, вы дадите мне поработать? — уточняю.
— Дам, а ты — мне? — отрывисто спрашивает Громов.
Почему-то я покрываюсь жаром. Окатывает от лица до самых пяток.
Вопрос звучит так, будто “Ты мне дашь?” и атмосфера тягуче сгущается.
— Отправляйтесь к себе, Климентий Александрович.
Вдох. Выдох. В глотке Громова клокочет сиплый рык.
— Ты же знаешь, как я терпеть не могу…
— Климентий. Хорошее имя. Необычное. Хотели бы, давно сменили, Климентий Александрович.
— Не называй меня так.
— Да, слишком официально, если учесть, что я иногда покупаю вам даже трусы. На вас сейчас строгая классика или что-то шуточное? Вы хотя бы раз открывали пакет с шуточным подарком на 23 февраля? Впрочем, не важно. Вы — мой начальник, и если вы решили, что я продолжу на вас работать, пора внести правки. Климентий Саныч, годится? Клим Саным? Может быть, просто Саныч? Выбирайте!
Громов отворачивается к моему столу и выбирает карандаш из стаканчика, делает шаг ко мне.
Поневоле я вздрагиваю. Не заколоть ли он меня хочет своим карандашом?
— Еще раз спрашиваю… — карандаш между пальцев трескается. — Дашь ты мне поработать спокойно или будешь раздражать своим вызывающим внешним видом, запахом и всем!
— Я буду одеваться, как подобает девушке моего возраста. Это очень официально.
Глаза Громова чуть ли не вываливаются из орбит, опустившись на край юбки, держащейся высоко на бедрах.
— Как же тогда выглядит…
— Вы можете заглянуть ко мне на бокал вина вечером, я вам покажу, — отвечаю, даже не задумываясь о подоплеке собственных слов.
— Я загляну, — обещает Громов. — Но прежде вот это…
Швырнув обломок в сторону, начальник делает длинный шаг в мою сторону и наклоняется, ведя остро заточенным грифелем по моей шее.
Мурашки входят в пик обострения, жар лавиной скатывается следом за дорожкой, прокладываемой острием, и концентрируется в точке, где грифель продавливает нежную кожу.
В аккурат между моих сисек.
Пальцы Громова движутся по спирали, выводя идеальные линии.
— Вот это… надо прикрыть! — снова надавливает.
Черт!
Я вздрагиваю.
Громов приседает на корточки возле моего кресла и цепляет пальцами край юбки, забравшись под нее.
— Вот это…
Что за пошлые намеки.
— Натянуть по-ни-же! — дергает несчастную юбку так сильно, что я скатываюсь немного вниз вместе с ней.
— Вы мне сейчас всю одежду порвете, оставьте в покое мой внешний вид!
Ну и видок у меня. Съехала вниз по креслу, взгляд Громова успел мазнуть высоко между бедер и потемнеть еще больше.
Разглядел мои трусы?
Сегодня они пурпурные, говнюк!
Он стремительно встает и почти выбегает.
Я с трудом собираю себя. Одергиваю одежду, пытаюсь стереть ощущение на коже, как будто до сих пор скользит карандаш, контролируемый моим чокнутым боссом.
И мурашки, мурашки, мурашки…
Даже под волосами.
— Я нашел выход! Держи.
Громов протягивает мне темно-синий халат с эмблемой фирмы.
— Это халат уборщицы?!
— Это халат сотрудников технического отдела.
Ага, того самого, где в миниатюре воссоздают те механизмы, что потом будут строиться с масштабным размахом.
Вот уродство, а!
Это же роба! Роба рабочая…
— Я не надену, и точка!
— Наденешь или будешь у…
— Уволена? — спрашиваю с надеждой.
Губы Громова дернулись, обнажив зубы, будто он хотел откусить мою голову и сыграть ею в футбол.
— Уволить тебя?
Громов разжимает пальцы, роба падает на пол.
— Не дождешься. Остаешься работать на меня. И я очень сильно надеюсь, что вся эта легкомысленная чепуха не запудрила тебе мозг.
Громов твердым шагом направляется в свой кабинет.
— Главное, чтобы вам не мешало, — шагаю за ним по пятам, буквально прилипнув к нему.
Когда он резко разворачивается, я еще лечу вперед, на крыльях уверенности, что он сегодня же взвоет. Лечу и влетаю в него, чуть не убившись. Хорошо, что Громов твердо стоит на ногах.
Очень уверенно.
И впивается в мою талию пальцами-крючьями тоже очень… уверенно.
— Я справлюсь. Главное, чтобы ты… не взвыла. Хотя… — усмехается. — Выть я тебя все-таки заставлю. Ты будешь умолять меня, чтобы я остановился. Но будет слишком поздно.
— Да никогда! — упрямо возразила.
— Никогда, что, Виола? — хмыкнул, разжал руки и громко хлопнул дверью кабинета. — Никогда не будешь умолять, чтобы остановился?
Будто отрезал себя от меня.
Мог бы и не отрезать, двери прозрачные! Я его видела…
“Никогда, что, Виола?” — передразнила его, направляясь на свое место.
Явно не то, что ты мог подумать!
Однако я забыла, что не зря ходит поговорка: “никогда не говори никогда”. И мое никогда споткнулось об эти слова уже очень скоро…
Глава 8
Громов